часть 1

часть 2

Рим встретил нас теплой солнечной погодой, хотя еще был март. Даже без пресловутого сервиза бедный Боря весь взмок. Наши визы лежали у него в нагрудном кармане рубашки и все пропотели вместе с хозяином. Я бережно храню эти исторические документы для потомков как свидетельство трудностей, выпавших на долю их предкa.

Нас встретили представители "Джойнта" и отвезли в гостиницу, которая почему-то называлась на английский манер - Sporting. Что было в этом здании до того, как оно стало гостиницей, не знаю, подозреваю, что баня, потому, что в номере, который достался нам, стены и пол были отделаны белым кафелем, как в душевой.

Но было совершенно неважно, где нас поселили: вокруг благоухала весна, древний город с его руинами и величественными скульптурами манил и очаровывал. В Риме нам не нужно было заниматься хозяйством, какие-то поляки в гостинице раздавали готовую еду, аккуратно упакованную в алюминиевые судочки.

На следующий день все поехали в римскую синагогу, где в отдельной комнате мы заполнили необходимые документы и встретили уже знакомые нам с венских времен семьи из Киева, Харькова и Баку.

Семью из Харькова возглавлял очень приятный веселый мужичок по имени Миша, внешне и манерами напомнивший мне актера Леонида Куравлева.

Во главе семьи из Баку был величественного вида  высокий крепкий старик 93 лет, Давид. Главой семьи из Киева был мужчина средних лет, Ян, с фамилией, звучавшей театрально-романтически - Горский-Галинкин. Правда, кроме фамилии, ничего ни романтического, ни театрального в нем не было, а имелась у него склонность жаловаться на судьбу и в то же время деловая хватка.

Бывала, я заметила, у евреев склонность к романтике и театральным красивостям при выборе фамилии, когда в давние времена, еще в Германии, им выпала удача приобрести фамилии. Наверное, хотелось, таким образом  украсить свою жизнь. Вот и появились Розенбаумы - кусты роз, Моргенштерны - утренние звезды, да Гиршгорны - олени с рогами... Но я немного отвлеклась.

Мы со всеми подружились, и через неделю встретились опять, уже в пригороде Рима, курортном городке Ладисполи, где большинство эмигрантов снимали квартиры и ждали визы в Америку. Всех их мы потом встретили в Америке, а с харьковчанином Мишей дружим до сих пор.

Нам, никогда  до того не бывавшим за границей, не только Рим, но даже Ладисполи, показался местом необыкновенным (когда лет через 20 мы приехали в Италию навестить эти "места боевой славы", он выглядел так же как и прежде: маленьким, ничем не примечательным пыльным городишкой на берегу Средиземного моря, но только мы уже были  совсем другими людьми).

Примерно через неделю жизни в римской гостинице, нам выдали в "Джойнте" небольшую сумму и велели найти себе жилье. Боря к тому времени уже узнал от знакомых, что в Ладисполи можно найти квартиру и отправился туда вместе с нашими новыми друзьями. Некоторые, очень деловые, эмигранты смекнули, как можно подзаработать, помогая итальянцам сдавать квартиры вновь прибывающим людям. Один из этих "добровольцев" и свел Борю с синьором Романо, представителем владельца небольшой виллы,  который жил в Риме и приезжал в Ладисполи только время от времени.

Синьор был субтильным итальянцем с маленькими черными глазками и тоненькой полоской усов над верхней губой. Перед нашим отъездом из Гомеля по телевизору впервые показывали мексиканскую мыльную оперу "Рабыня Изаура". Главный злодей по имени Леонсио был мерзавец, который обижал бедную рабыню Изауру и доводил ее до слез. Мы все, включая старшую дочку, 11-летнюю Инну, следили за перипетиями жизни бедной рабыни и, конечно, очень ей сочувствовали. Синьор Романо был  с виду вылитый злодей Леонсио (мы это сразу подметили), но сдал нам квартиру по умеренной цене и даже распил с Борей пару стопок кальвадоса по такому случаю.

На следующий день мы перебрались в виллу на улице Капри, 2. (Адрес запал в память, потому что Горький жил когда-то в Италии на острове Капри). Двухэтажная вилла была разделена на две половины, в одну вселились мы, а во вторую - большая семья иранских евреев. Впервые мы видели квартиру, где полы были выложены мраморной плиткой, она помогала держать квартиру прохладной в летнее время, но в марте производила противоположный эффект: квартира была холодная и сырая.

Мы расположились в  комнате на первом этаже. Там еще был туалет, ванная комната, в которой не было ванны, маленькая кухонька с электрической плиткой. Вместо ванны и душа там был маленький бачок на стене с электрическим подогревом. Это примитивное устройство предполагалось использовать для мытья. Воды в бачке было так мало, что когда я решила помыться первый раз, повернула кран и... вся вода вылилась на счет "три", я даже намылиться не успела. Я извлекла  из этого урок и в дальнейшем просто наливала воду в тазик и в этих походных условиях мы мылись почти три месяца, пока не сменили квартиру.

Снаружи у входа была винтовая лестница, которая вела на плоскую крышу, где потом играли дети, а я сушила белье. Дверь на втором этаже была заперта, там предположительно останавливались хозяева виллы (за то время, что мы прожили на вилле, я их никогда не видела).

Можете себе представить, какие чувства охватили местное население,когда в середине 1989 года в маленький итальянский городок Ладисполи с населением 8000 человек нахлынула шумная толпа евреев из Советского Союза числом 16.000 . Итальянцы сначала совершенно ошалели от этого нашествия, но потом поняли, что мы можем быть для них очень полезны и тем самым привнести в эту тихую заводь приятное оживление. Квартиры сдавались за неслыханные до этого деньги. В магазинах быстро раскупались индюшачьи крылья (известные всем под кличкой "крылья советов") и печенка, которая в Гомеле считалась деликатесом, а в Ладисполи ее до нашего появления, по-моему, никто из итальянцев не ел. Эмигранты, получившие визы в Америку, перед отъездом обязательно покупали итальянскую кожаную обувь (в жизни бы итальянцам не продать столько обуви, если бы бывшие советские люди не оказались волею судьбы в этих дивных краях). Короче говоря, жизнь у них забурлила.

Тем временем все эмигранты активно пытались избавиться от привезенного на продажу барахла, с утра раскидывали в центре городка, у фонтана, свои скатерти-самобранки и иногда даже что-то продавали. Наша Инна еще с одной девочкой из Гомеля, Галей, стали коробейницами: ходили из дома в дом и предлагали домохозяйкам носовые платки, термометры и наборы иголок. Сердобольные итальянки, по-моему, покупали их товары исключительно из  жалости к нашим детям. В Италии была  в то время жуткая инфляция, цены измерялись в тысячах лир, в просторечии в "милях",  все самое дешевое стоило   “uno mille", то есть тысячу лир.

Инна после первого похода прибежала домой счастливая: она выручила 5 миль. Мы с Борей сказали, чтобы она потратила их на что хочет. Инна взяла 5-летнюю Аллу и прокатила ее на карусели возле базара! На том наши коммерческие успехи и завершились. Больше ничего у нас не продавалось (фоторужье Боря отдал за бесценок перекупщикам еще в Вене и был рад, что избавился от лишнего груза). Куда девать заводных курочек, мы не могли придумать, пока однажды сосед-итальянец не позвал меня к своему забору и не протянул мешочек с персиками (у него во дворе было персиковое дерево).

Мне было неловко, и я пыталась отказаться от подарка, но итальянец ничего не хотел слышать и говорил по-английски "It's not for you, it's for bambini". Ну, если для детей, тогда я уступила, но сообразила, что у меня же есть чем отдариться: заводные курочки пошли в ход. У соседа тоже были маленькие дети, и я с удовлетворением наблюдала, как гомельские курочки, заведенные итальянскими детьми, лихо клевали невидимое просо у них во дворе. Не зря, значит, мы тащили их через всю Европу!

Еврейская организация пыталась занять эмигрантов чем-то, на ее взгляд, полезным. Приехал раввин из Америки и приглашал всех желающих в синагогу. Для тех, кто не заинтересовался иудаизмом, был открыт клуб "Шалом", где  для детей организовали школу, а по вечерам гонцы из Израиля или Америки читали лекции для взрослых, и иногда показывали кино.

В клубе можно было взять израильские газеты и журналы на русском языке (советской прессы там не было). Однажды всех взбудоражила новость, что в Ладисполи будет демонстрация коммунистов. Нам раздали листовки с предупреждением, чтобы в этот день мы не показывались у фонтана и вообще не шлялись по улицам (очевидно, итальянским коммунистам не слишком нравились люди, которые не оценили всей прелести идей  Маркса, и нам сказали, что темпераментные итальянцы могут нас за за эту недооценку и побить). Нам же было непонятно, как кто-нибудь в здравом уме еще может поддерживать марксизм-ленинизм.

Я не стала рисковать и никуда не пошла с детьми в тот день, но на следующий день видела, как у фонтана прохаживались итальянские полицейские,  carabinieri, кажется, им дали команду нас охранять от поползновений коммунистов. На меня произвела впечатление их красивая форма: черные брюки с красными лампасами, пиджак с красными погончиками и фуражка с высоким околышем. Carabinieri выглядели очень импозантно, особенно на нашем разношерстном фоне.

Мне нравились наши "римские каникулы". По вечерам в тенистой аллее недалеко от фонтана все собирались чтобы обменяться новостями. Те, кто уже прошел интервью в американском посольстве, ждали ответа, а затем, если ответ был положительным, – самолета в Америку.

Те, кто только приехал, как мы, слушали рассказы бывалых людей о том, как лучше вести себя на интервью, что стоит (или не стоит) говорить американцам. Была какая-то непонятная нам логика, в том, почему некоторые семьи получали визы, а другие, точно с такими же данными, получали отказ. Боря ходил на эти сходки каждый день, как на разведку.

Однако дни проходили, а никаких новостей для нас все не было. В середине апреля наступила еврейская пасха, и американский раввин решил, что это очень подходящий момент приобщить массу не шибко верующих советских евреев к иудаизму.

Честно признаюсь, что я, как и большинство эмигрантов, плохо представляла, как празднуется пасха. В огромном спортивном зале, для нас накрыли столы и, к сожалению, забыли предупредить, что нужно строго следовать ритуалу и не прикасаться к еде, пока не будет прочитана соответствующая часть Пасхальной Агады. И продолжаться вся история должна часов пять, не меньше.

Праздник обернулся для нас настоящим испытанием: сидишь перед едой, а есть нельзя. Я, конечно, потихоньку нарушала, за что наша знакомая, Лариса, которая сидела напротив, бросала на меня испепеляюще-укоризненные взгляды. Лариса не только сама хотела быть правильной, правильными также должны были быть ее дети, муж и дальше по цепочке все, кто попадал в поле ее зрения. Теперь и мы попали в это поле, потому что оказались с ней за одним столом. С утра до вечера Лариса наставляла своего пятилетнего сына: "Игорь, не бегай, Игорь, не сиди, Игорь, не смейся, Игорь, не плачь..." Как этот бедный Игорь выжил под ее руководством, не знаю.

Я не чувствовала себя виноватой нисколько. И большинство публики в зале вело себя точно так же: отщипывали понемногу то фаршированную рыбу, то кусочек мацы, то еще что-нибудь - все же были голодные. Праздник прошел не совсем так, как мечтал раввин... А я  осталась навсегда совершенно равнодушной как к религиозным ритуалам, так и к организованной религии в целом.

Наконец, через полтора месяца после приезда в Италию, нам назначили дату интервью - 5 мая. В посольстве нас встретил молодой симпатичный американец, который довольно хорошо говорил по-русски. Он бегло посмотрел на наши анкеты, заметил, что у Алки пару дней назад был день рождения и спросил, сколько ей лет. Алла подняла правую руку, растопырила свою маленькую пятерню и весело сказала " Мне пять лет!" Американец засмеялся: "Да ты уже старуха..." И с этого момента наша беседа пошла непринужденно.

Он спрашивал, приходилось ли нам испытывать за свою жизнь какую-либо дискриминацию, и нам было что ему рассказать: как Боре, набравшему при поступлении в мединститут проходной бал, отказали в приеме, мотивируя эту абсолютную несправедливость тем, что он из города, а им нужны люди из деревни; как пришлось ему потом учиться совсем не там, где он хотел; как, получив инженерное образование на Урале, он вернулся в родной город и долго не мог устроиться на работу, хотя точно знал, что инженеры там были нужны.

Американец слушал внимательно, наша история не была исключением из правила, он уже, наверное, наслушался подобных рассказов. На прощанье мы пожали друг другу руки, и он сказал, что когда будет принято решение - нам сообщат.

И опять потекли долгие дни ожидания. Никто не мог нам объяснить, сколько времени нужно ждать ответа, а для Бори неизвестность была еще хуже, чем отказ. Его не радовала уже ни летняя погода, ни пляж, ни Италия. К тому моменту, когда мы наконец получили визы и приготовились лететь в Нью-Йорк, он похудел килограмм на десять и запросто мог снять брюки с ремнем, затянутым до упора. Я, со свойственным мне оптимизмом, была уверена, что все закончится для нас хорошо. Мы ходили с детьми гулять на море, в гости на соседнюю виллу  к нашим новым друзьям, еще ходили раз в неделю на так называемые "раскладки", местные ярмарки, где продавались и вещи, и еда. Там мы покупали большие круглые буханки белого хлеба и Nutella (шоколадное масло с кусочками орехов фундук) в круглых жестяных коробках, и дети рубали эту вкусноту за милую душу. С иранцами, занимавшими вторую половину нашей виллы, мы не общались, так как не знали ни фарси, ни английского, который знали они.

Однажды ночью мы проснулись от того, что за стеной, у иранцев, кто-то громко плакал. Узнать, что случилось, мы не могли, но плач был слышен всю ночь. Утром я вышла с детьми к калитке и увидела, что у входа в их половину неподвижно сидит, прислонившись к стене, старик, одетый в белые одежды. Я поняла, что ночью оплакивали этого старика.

Накануне мы были в клубе Шалом и слышали , что в Иране скончался аятолла Хомейни, и, как видно, дети в школе тоже об этом слышали, потому что Алка вдруг сказала громким шепотом, глядя в сторону покойника: "Мама, а кто это? Хомейня?" (А взрослые думают, что дети не обращают внимания на их разговоры).

Примерно через месяц мы получили сообщение, что визы в Америку нам открыты! Теперь нужно было ждать, когда дадут "транспорт", то есть билеты на самолет. Бориной радости не было предела, он воодушевился и теперь ходил на "перекличку" в аллее в хорошем настроении. Однако был он доволен не долго. Все знакомые вокруг улетали один за другим, а нас все никак не отправляли. Все попытки узнать в "Джойнте" в чем дело не приводили ни к какому результату, ответ был один: "Ждите".

Боря решил командировать меня в Рим, в американское посольство, может быть они что-нибудь скажут. Я подготовила на бумажке текст (с помощью английского словаря) со слезной просьбой: скажите, сколько же можно ждать? Что случилось? У меня был записан адрес посольства, и каким-то чудом я его нашла (автобус из Ладисполи останавливался на противоположном от посольства конце Рима).

К счастью, исторический центр Рима не такой уж большой, я запросто проделала весь путь до посольства пешком. Однако никто со мной там разговаривать не стал, хотя записку мою приняли и обнадежили, что если американские визы нам открыты, волноваться не нужно, в Италии нас никто не оставит. Я в этом не сомневалась, но была рада, что есть мне чем порадовать Борю.

И, действительно, через пару недель нам объявили во время "переклички", что день отъезда назначен на 27 июня. За эти пару недель мы успели разругаться с синьором Романо, который попытался содрать с нас больше денег за квартиру, но мы не согласились. К тому времени я познакомилась с очень приятной женщиной из Ташкента, Эллой, у которой как раз освободилась комната в ее квартире, и она нас приютила. Квартира была в центре Ладисполи, и мы провели последние дни в Италии в отличных условиях.

Рано утром 27 июня мы сели в автобус, поджидавший у фонтана, и отправились в римский аэропорт. Накануне, упаковывавая в очередной раз вещи, я достала  из баула небольшую сумку, в которой лежали все наши фотографии, Иннина коллекция миниатюрных открыток (она начала ее собирать незадолго до отъезда) и еще какие-то мелочи, взятые из дома на память.

Почему я не оставила ее в бауле? Роковая ошибка с моей стороны... Именно эту сумку у нас украли в римском аэропорту. Боря пошел сдавать багаж, а я с детьми ждала его и, разговаривая со знакомыми, поставила сумку на землю, и кто-то ее тут же умыкнул. Большая потеря для нас и ничего ценного для вора...

Я надеялась, что, может быть, вор заглянет в сумку, увидит, что там всего лишь наши фотографии, и подбросит ее в бюро находок, и даже попробовала найти это бюро, но куда там... они пропали навсегда. Вот такой сюрприз преподнесли нам на прощание итальянцы (а может и не итальянцы, кто знает).

Вскоре объявили посадку, и мы прошли на свои места. Закончилась итальянская прелюдия к нашей новой жизни. Заревели турбины, самолет разогнался и взлетел, поплыла за окном иллюминатора земля и скрылась за облаками. Было немного грустно. "Прощай, Италия, может быть, когда-нибудь мы вернемся сюда", - подумала я.