Субботним вечером, гуляя по одной из берлинских набережных в районе Тиргартена, наткнулся на мемориальную доску: “Здесь в доме № 7 в 1928–1931 гг. жил хасидский ребе Менахем-Мендл Шнеерсон…”

Берлинские сумерки. Шпрее медленно катит свои темные воды. Ряды отдыхающих машин у тротуара. Дом, на который указывает мемориальная доска, – современный, серо-бетонный, с квадратными окнами, скорее всего построенный после войны на месте другого, разрушенного. Как-то странно ощущается в таком современном городском пейзаже имя этого человека.

Фарбренген

Да, да, был в его биографии такой период – обучение математике в Берлинском университете. Подобное занятие как-то не вяжется со всем его существованием – он сын раввина из украинского города Николаева, уже к тому времени женат на дочери шестого хасидского ребе Иосифа Ицхака Шнеерсона. Этот берлинский студент был пропитан талмудическим мышлением и профильтрованной через споры сотен религиозных авторитетов мудростью.

Но ведь были и Берлинский университет, и парижская Сорбонна, а потом – Нью-Йорк, где к тому времени сформировался штаб самого массового хасидского движения “Хабад”, где он, став преемником тестя, прожил полвека.

По субботам он сидел на возвышении в передней части зала большой бруклинской синагоги на Истерн-Парквей, 770 в окружении учеников и гостей, среди которых можно было встретить немало звезд еврейского мира, и беседовал на самые разнообразные темы – от теократических до общественных. То были его знаменитые “фарбренген” – идишское слово, произошедшее, судя по всему, от немецкого vorbringen – “высказывать”, “излагать”, “выдвигать доводы”. Эти беседы Ребе изданы после его смерти в 1992 г. и по-русски. У него не оказалось преемников. Среди хасидов есть такие, кто считает Менахема-Мендла Мессией. Во всяком случае связь с ним осталась в хасидском движении и после смерти.

На одном из первых заседаний руководства Российского еврейского конгресса, на котором присутствовали лидеры всех течений иудаизма, представители “Хабада” сказали: “Мы посоветовались с Ребе…” Председательствовавший на заседании банкир Гусинский перебил: “Да ведь он же умер…” Кто-то из более осведомленных помощников толкнул его ногой под столом. И хасиды повторили: “Так вот, мы посоветовались с Ребе…”

Почему же это религиозное движение, зародившееся на исходе позднего Средневековья, и по сей день не утратило своей жизненной силы, питая духовное существование сотен тысяч современных евреев?

Учение

История возникновения хасидизма как учения благочестия и движения религиозного возрождения еврейства многократно и во всех подробностях описана, начиная с биографии его основателя – прославленного праведника и мистика XVIII в. Израиля бен Элиезера, прозванного Бештом – аббревиатура от слов Баал-Шем-Тов – Владетель святого имени (ок. 1700–1769). Сплотив вокруг себя группу последователей, он знакомил их со своей концепцией единения с Богом, которая после его смерти была записана учениками.

Его учение благочестия (хасид – “благочестивый”) основано на идеях лурианской каббалы, трансформированных для широкого обихода. На базе таких сложных теософских понятий, как самоограничение Бога, ломка сосудов, реинтеграция миров, хасидизм создает мировоззрение, в центре которого находится проблема человеческого существования, самосовершенствования и личного служения Богу.

Говоря словами историка Дубнова, учение Бешта и его последователей было ответом на тяготы и горести еврейской общественной жизни. Хасидизм, по мнению Дубнова, не будучи в состоянии изменить тяжелые условия, в которых жили евреи, тем не менее создавал для них “некий идеальный мир, в котором презренный еврей был господином”.

В основе проповеди Бешта лежал религиозный пантеизм – отождествление Бога и мира. “Подобно тому, как складка в платье сделана из самого платья и в нем остается, так и мир – из Бога и в Боге”, – говорил Бешт. Из основной пантеистической посылки хасидизма проистекают следующие принципы. Если все в мире только Божество, то ничто не может считаться абсолютным злом. Зло представляет собой особую временную форму Божества. Никто и ничто не является абсолютно дурным, всякий человек, как бы низко он ни пал, может подняться до Божества. Бог присутствует как в праведнике, так и в дурном человеке. Человек должен стремиться познать самого себя как проявление Божества, познать чувство слияния с Богом. Это слияние достигается не с помощью изучения Закона, а путем восторженной молитвы и исполнения заповедей, непрерывным служением Богу всей жизнью человека.

Если всякий жизненный акт – проявление Божества, то человек обязан жить таким образом, чтобы земные дела превращались в божественные. Служение Богу должно быть бодрым, радостным, исполненным оптимизма по отношению к жизни и людям. Не должно скорбеть о прошлом и грешнику. Ему следует радоваться, что в душе его зазвучал небесный глас, призывающий к раскаянию. К грешнику надо относиться как к праведнику, ибо такое отношение пробуждает добрые чувства, заставляя возвышаться до Бога.

Новизна этого учения, которое впоследствии называли религией сердца, в значительной степени определялось отношением к раввинизму. Не отрицая святости Закона, Бешт на первый план выдвигал религиозное чувство и высоконравственную жизнь. Сущность религии не в уме, а в чувстве. Восторженно молящийся простой человек, проникнутый искренней верой, выше выдающегося законоучителя-раввина.

Личность и доктрина

Такое обращение к истокам, своего рода противостояние книжному знанию с позиции искреннего простеца характерно для движения религиозного возрождения и в других религиях, в частности христианской. Каждый раз, когда система религиозно-философских построений и духовного умствования отрывается от потребностей массы, происходит прорыв к истокам веры и одновременно обращение к ее мистическим корням. Ведь в основе мистики лежит чувство непосредственно воспринимаемой связи с Богом. Это религия в ее наиболее действенной и живой стадии. И хасидизм наследовал свою идеологию из наследия еврейской мистики – каббалы, популяризировав ее идеи и приспособив их к массовому восприятию.

Самобытный же вклад хасидизма в религиозную мысль связан с выдвижением на передний план существования личности. Общие идеи становятся индивидуальными этическими ценностями. При этом, как во всяком народном движении, средоточием идей становится личность вождя, в данном случае цадика-посредника, святого мудреца. Его появление стало доказательством реальной возможности дорасти до идеала. Причем это новый идеал, отличающийся от раввинистического, воплощенного в знатоке Торы. Цадик сам стал живым воплощением Торы. Место доктрины заняла личность.

Религиозные ценности, установившиеся в связи с культом великой религиозной личности, иррациональны. Это образно выразил некий хасид, сказав: “Я не для того пришел к Магиду из Межерича, чтобы учиться у него Торе, но чтобы посмотреть, как он завязывает шнурки на своих башмаках”.

В сущности, первым цадиком был сам Бешт. При его учениках хасидизм получил широчайшее распространение среди восточноевропейского еврейства – в Украине, Польше, Литве, Белоруссии. Память об основателях движения – великих цадиках XVIII в. – живет до сей поры. Достаточно прочитать изданную на русском языке книгу замечательного еврейского философа Мартина Бубера “Хасидские предания”, чтобы ощутить, как просты и мудры их герои, насколько глубока их религиозная философия.

Они живут в местечках черты оседлости, добывая хлеб торговлей и ремеслом, ходят в овчинных полушубках, пляшут и пьют водку в трактирах с местными крестьянами и вместе с тем напряженно размышляют об истоках жизни, неистово молятся и возносятся духом к Богу.

У них особые интимные отношения с Богом. Шнеур Залман из Ляд называет его “татеню” – “папочка”. И эта интимность, острота религиозного чувства сочетается с остротой философской мысли.

“Хабад”

Преемником Бешта стал его ближайший ученик Дов-Бер из Межерича – Великий Магид (ум. 1772). Именно он детально разработал теоретическое учение хасидизма. В основе его учения лежит концепция рассеянных повсюду божественных искр. В соответствии с каббалистическим учением Лурии, высшей целью творения считается процесс исправления мира (“тиккун”), то есть извлечения этих искр из их земных оболочек (“клиппот”) и постепенное вознесение их к Первоисточнику, вплоть до восстановления полного единства между Творцом и творением.

Особую роль в этом процессе играет человек. В экстатической молитве, содержащиеся в материальном мире, искры сразу возносятся через все многочисленные уровни и ступени, которые им пришлось бы пройти в ходе иных форм служения Богу.

Наиболее самобытный характер хасидизм получил в Литве и Белоруссии, где его развитие связано с деятельностью Шнеура Залмана из Ляд – Старого ребе (ум. 1813). Он был родоначальником династии Шнеерсонов и основателем одного из главных течений хасидизма – системы “Хабад” (аббревиатура от трех ивритских слов: “мудрость”, “разум”, “знание”). Его учение сочетало лурианскую каббалу с идеями Бешта. Вместе с тем он систематизировал хасидизм, сделав возможным его усвоение разумом, а не только интуицией, в какой-то мере приспособив учение к классическому раввинизму и требованиям повседневной жизни.

Старый ребе создал этическую концепцию – учение о “бейнони” – среднем обычном человеке. Цадик – это исключительный тип личности, обладающий врожденной способностью направлять все свои духовные силы на то, чтобы приблизить людей к Богу. Между цадиком и обычным человеком лежит почти непреодолимая пропасть. Поэтому нечего пытаться в сокровенных глубинах души достичь полного духовного единства с Божеством. Надо всеми чувствами и разумом стремиться к совершенству в своей повседневной жизни, и здесь идеалом может стать бейнони, который борется с дурными влечениями в своей душе и достигает высших ступеней духовного совершенства благодаря постоянной практике созерцания Бога.

Как и все еврейские религиозные мыслители, Шнеур Залман много внимания уделял в своих сочинениях проблеме взаимности Бога и мира, Бога и человека. Мир, как учит Старый ребе, происходит из тайного, сокровенного аспекта Божественной природы. Обладая реальностью, он является, тем не менее, высшим выражением Божественной субстанции. Из этого делается вывод, что исполнение мицвот (предписаний и запретов еврейской религии), а также изучение Торы стоят выше духовного, чисто теоретического приближения к Богу.

Выдающимся религиозным мыслителем был сын Старого ребе Дов Бэр, перенесший центр “Хабада” в местечко Любавичи, ныне расположенное в Смоленской области. Поэтому движение сейчас называется любавичским.

Для любавичских хасидов характерна высокая религиозная активность. Они первыми среди других течений хасидизма начали создавать иешивы, много занимались пропагандой иудаизма, нередко вступали в конфликт с властями. Почти все цадики, действовавшие в России, подвергались тюремному заключению. В зависимости от событий мировой истории перемещался и центр “Хабада”. До Первой мировой войны это была Белоруссия (Любавичи тогда находились в Могилевской губернии), затем переместился в Латвию, в Польшу и, наконец, в США.

После Второй мировой войны шестой Ребе Иосиф Ицхак Шнеерсон возглавил борьбу за сохранение еврейской жизни в СССР. А при последнем, седьмом, цадике Менахеме-Мендле любавичское движение вышло за рамки Европы, США и Израиля и распространилось по всем континентам.

Глазами современника

В еврейской истории место хасидизма и его наиболее массового течения “Хабад” весьма значительно. Учение Бешта и его последователей способствовало жизнестойкости иудаизма. Реализм этого учения оплодотворил еврейскую религию, приблизил ее к рядовому человеку, дал возможность дальнейшего развития и, в конечном итоге, сохранил иудаизм до наших дней как реальную духовную силу народа. Хасидизм стоит в ряду таких явлений духовной истории еврейства, таких этапов саморазвертывания еврейского духа, как каббала, саббатианство, а затем Просвещение (Гаскала) и сионизм.

Эмоциональный мир хасидизма привлекал к себе людей, видевших свою цель в духовном возрождении иудаизма. Даже такой далекий от хасидизма мыслитель, как Ахад ха-Ам, писал в 1900 г.: “…если сегодня мы хотим обнаружить хотя бы тень самобытной литературы на иврите, мы должны обратиться к литературе хасидизма: здесь скорее, чем в литературе Гаскалы, можем встретить истинную глубину мысли, отмеченную печатью самобытного еврейского гения”.

Да, сейчас хасидизм можно отнести к наиболее фундаменталистским проявлениям еврейской религии. Но то обстоятельство, что к этому фундаментализму приходят вполне современные люди и среди них молодые интеллектуалы, к тому же воспитанные в светской, христианского толка культуре в полном отрыве от традиций иудаизма, говорит о том, что в рамках этого движения они находят такую полноту духовной жизни, такое ощущение цельности существования, что иного им и не нужно.

 

На фото: Менахем-Мендл Шнеерсон по-прежнему присутствует в еврейском мире

 

Источник: "Еврейская панорама"