ТЕЛЕВИДЕНИЕ
Фото: Архив , Александр Осипов
Интервью

Павел на "Первом": основатель знаменитого "русского" радио о себе, времени и чувстве юмора Яира Лапида

К Павлу Маргуляну я давно подбирался: столь крупной фигуры в русскоязычном сегменте израильского общества  не интервьюировал  уже лет сто. А тут и карты в руки: радиостанции "Первое радио" исполнилось 20 лет.  Мы же помним Маяковского, партия и Ленин, близнецы-братья. А Маргулян и "Первое" не просто братья, они сиамские братья, одно без другого представить нельзя.

- Мы начинаем интервью сразу после вашей программы, которая шла в прямом эфире. Не тяжко вот так, с корабля, на подводную лодку?

- В какой-то степени да, не просто. Но и проще одновременно. На радио я веду авторскую программу, высказываю мнение по многим вопросам, иногда спорю с радиослушателями, иногда не спорю, потому как бесполезно. В разговоре с вами я более спокоен, что ли.

- Сколько времени нужно, чтобы прийти в себя после прямого эфира?

Трудно сказать. Я как-то настраиваюсь на эфир. Прошу родных не касаться каких-то тем, когда собираюсь на работу, внутренне настраиваюсь на общение с радиослушателями. Тюнинг такой. После эфира какое-то время требуется для возвращения "на землю". Сколько именно времени – не могу сказать поминутно. Это два часа напряжения. Людей много в эфире, все они разные. Пишут сообщения, и я должен, исходя из собственных принципов, главный из которых это уважение к мнению любого собеседника, вне зависимости от обозначенной им же темы, вести беседу. Наверно есть ведущие, которые работают на рейтинг и делают какие-то провокации. Но это не мое, не мой стиль.

- Удается отсечь все ненужное, мешающее работе лишнее, на эти два часа? И каким образом, если да, удается? Сами себе даете команду, очерчиваете  рамки?

- Я делаю автоматически какие-то вещи дома, при подготовке. Но голова уже работает в режиме эфирном и просит не забивать ее ненужными вещами. Настраиваюсь, концентрируюсь. И, разумеется, потребляю много информации до эфира.  Мы же говорим с радиослушателями на разные темы, и я должен соответствовать. Задача журналиста – знать понемногу, обо всем. Глубоко знать все невозможно, но разбираться, понимать тему ты обязан.  У меня в программе полная свобода тем, говорим про что угодно. Начиная с темы Нетаниягу и заканчивая вакцинацией. Помогает мне вторая программа, которую веду, обзор газет: волей-неволей, приходится абсорбировать уйму информации, что помогает в общении в эфире.

- Был период у меня в жизни, когда работал в Тель-Авиве. Это был маргулянский период, почти что парк павловского периода: в обед выходил гулять по берегу моря и постоянно слушал программу "ПМ". Сейчас работаю в другом месте, там, увы, "Первое радио" не ловится, отсюда и вопрос: вы по-прежнему не выводите слушателей в прямой эфир?

- Да, в моей программе я по-прежнему работаю с "Фейсбуком" и "вотсапками".

- Вам удобно так?

- Это удобно мне.  У нас на радио есть программа, где люди звонят в прямой эфир. Но, в силу регламента, времени на общение не так много, как хочется. И люди иногда обижаются, когда их обрывают на полуслове. Когда же человек пишет, тут другое, и временем никто на написание не ограничивается. К тому же пишущий человек – он человек более открытый.  Я поощряю эту открытость, предлагаю им подписывать сообщения тем именем, что они хотят. Не обязательно настоящим, это тоже прибавляет свободы в общении. Мой принцип прост: пишите мне о чем угодно, без ограничений. Даже о чем-то личном: проблемы в семье, с женой, мужем, детьми, родителями, любовниками, любовницами, боссами, коллегами. Или еще шире: вопросы, связанные с жизнью отдельного города, отдельной страны, отдельной планеты. Анонимность полная, но такой формат позволяет мне произнести какие-то слова поддержки, или дать совет. Помогут слова или совет – хорошо, не помогут, можете забыть про это. Это в кино у человека есть друг, который может приехать в три часа ночи и за бутылкой водки либо найти решение, либо оказать поддержку. В реальной жизни такое происходит крайне редко.

- Вы психиатр, выходит, публичный?

- Скорее, психолог. Да, в какой-то степени.

- Но это же с ума сойти можно… У вас самого как, проблем психологических нет, по закону сообщающихся сосудов?

- Не в курсе. Если у меня и есть такие проблемы, то об этом должны сказать окружающие.  Лично мне не кажется, что есть такие проблемы. Покуда не было, вроде. Хотя бывает порой сложно. Есть много людей, которые в беседах на ряд тем – Байден и Трамп, Нетаниягу и другие, Россия и Украина – переводят свое видение ситуации на личный уровень. Вот такие слушатели пытаются меня зацепить.  Они считают, что вот тут я начал нервничать, повышать голос, вот тут они меня достали-поймали на какой-то фразе. Правда, некоторые в конце говорят: мол извините, если вас обидели. Я всегда отвечаю: сие невозможно, меня обидеть во время эфира.  Вы не подпадаете в список людей, которые могут меня обидеть. Это очень узкий круг людей, там только родные и близкие.

- Вы такой стрессоустойчивый?

- Научился отсекать лишнее. На работе, в эфире, в Фейсбуке – я железный. Чем сильнее пытаются ударить, тем сильнее отскакивает.

- Вы – та резиновая кукла, про которую нам говорили еще в советские времена: ее бьют сотрудники, чтобы выместить злобу на шефа, на жизнь, на погоду? Как долго шли к такому образу?

- Я все время искал новые форматы своего эфира. Много пробовал, вот этот держится пока дольше всех.  Он такой, потому как актуальный. Вот сегодня, в эфире, обсуждали поведение Беннета и Элькина в Сочи. Это одни. Другие говорили, что сегодня в Европе горячий футбольный день. Третьи поднимали тему отдыха водителей большегрузных автомобилей.  И так каждый день: свободно и актуально. Табу только на тему конфликта России и Украины.  Слишком много грязи, хамства и оскорбительного. Несколько лет у меня в программе говорили об этом, я успокаивал спорщиков, пока волевым решением не закрыл ее. Предупредил, можете не писать об этом, озвучивать ваши сообщения в эфире просто не буду.

- Тема-то общая для каждой программы существует?

- Нет. Бестемье. Можете писать о чем угодно, что вас волнует.  Вот о чем вы сейчас, в эту секунду, думаете, о том и пишите. Поделитесь со мной фрагментом вашей жизни.

- Какие-то сообщения отсекаете, без учета табуированных тем?

- Примерно ноль целых и одну десятую от общего числа присланных сообщений.

- И что это?

- Как правило, там есть оскорбления. Или не эфирные слова.

- Сами окучиваете сообщения, или есть редактор для этого?

- Только сам. И никогда не читаю сообщения заранее, не продумываю ответ. Открываю, читаю, реагирую. Как они пишут мне, что им важно в эту секунду, так и я реагирую на то, что мне важно сказать в эту секунду в ответ на сообщение. Игра честная, без поддавков.

- Вы наверно КВН-ом баловались в юности. Там тоже надо быстро, за тридцать секунд отреагировать, и по теме…

- Так, баловался, чуток. Да, что-то похожее на разминку.  Только с поправкой: я не пытаюсь отвечать смешно. Тем более что часто люди пишут действительно на личные, интимные темы.  Отвечаю то, что я думаю по этому поводу, вот и все.

- "Первое радио" – это последние двадцать лет жизни Павла Маргуляна. Но ведь и до этого было слово, не так ли? Вы работали на известной радиостанции "Седьмой канал". О ней до сих пор ходят легенды. Иногда ловлю себя на мысли, что когда-то старики будут баять, что журналистов к эфиру чуть ли не на подводной лодке подвозили? Как оно было на самом деле, Павел? Как добирались, неужто вплавь?

- Нет, с борта корабля работала новостная служба. Но студия была в Бейт-Эле. Это рядом с Рамаллой. Я ездил туда четыре года. До моря не добирался. Главным условием работы радиостанции было такое: передатчик должен был находиться вне территориальных вод Израиля. Тогда это не считалось бы нарушением закона.

- Сколько лет проработала радиостанция?

- На русском языке – года четыре. "Седьмой канал" долгие годы пытался добиться регуляции. Много лет отказывали. Но в конце концов появилась радиостанция "Галей Исраэль", это была реакция на запрос поселенческих кругов, эта станция для них в общем то.

- "Седьмой канал" – это идеология или радиостанция в чистом виде?

- Когда я начал там работать, мы встречались с руководством, нам объяснили, что нужно радио для поселенцев. И "русский" отдел – это попытка усилить влияние на эти круги, для этого сегмента общества.

- Вы сами-то…

- Нет, я не из этих кругов, я просто пришел делать хорошее и качественное радио.

- Удалось?

- Опять-таки, удалось или нет, судить лучше со стороны, другим людям. Дам только небольшие цифры: когда я пришел сюда, тогда в стране была только радиостанция РЭКА, даже "пираты Средиземного моря" еще не водились. У "Седьмого канала" на русском языке был рейтинг около семи процентов. Это было в декабре, если не память не изменяет, девяносто шестого года. Спустя полгода рейтинг вырос до двадцати девяти процентов.

- Почему помер "Седьмой канал"? Никто не может ответить спрашивал у многих, говорят, что в течение дня. Вы при кончине канала ведь присутствовали?

- Канал периодически пытались закрыть. Проводились акции, приезжал ЯСАМ выносить оборудование из Бейт-Эля. Туда тут же прибывали сотни учащихся йешив, не давали сделать этого. У канала было сильное политическое лобби. Но потом, насколько я знаю, приняли решение перевести передатчик на сушу. И на этом их поймали, получив карты в руки для официального закрытия радиостанции.  Завели уголовное дело.

- Как чувствует себя человек, работающий на "пиратском" радио? Корзиночка допровская при себе? Был ли страх, что могли попасть в места не столь отдаленные?

- Да я не очень тогда понимал все эти нюансы. Пришел работать на радиостанцию, профессия такая.  Все как обычно, студия привычная, микрофоны, эфир. Хотя потом судьба не миновала и меня: был в суде по делу радиостанции, только другой.  И потом, мы понимали, что нас, если что, отстоят: лобби-то было сильным. К тому же помогало чувство социальной справедливости: уж если для всех в Израиле есть свое радио, то почему бы и поселенцам не обзавестись таким же? Между прочим, спустя много лет я с таким же вопросом пришел насчет русскоязычного радио.

- И что вам ответили?

- Что нет частот свободных.

- Думаете, это была реальная причина?

- Трудно сказать.  Я ушел сам с "Седьмого канала", затем несколько месяцев работал на радио "Спутник", "пиратском". Его тоже стала закрывать полиция. Я понял, что это не тот уровень отношения к профессии, который был у меня.  И пошел во второе Управление телерадиовещания. К заместителю генерального директора по делам радиовещания. Пришел и с места в карьер: я такой-то, работаю на "пиратской" радиостанции, если хотите, вызывайте полицию. Но пока они едут, ответьте, пожалуйста, на один вопрос: в стране живет почти миллион русскоязычных граждан, у вас четырнадцать радиостанций, две на арабском языке вещают, другие – ивритские. Почему не открываете радио на русском языке?

- Вызвали полицию?

- Нет, сказали – садись, поговорим. Беседа длилась два часа.

- И?

- Итог такой. Она говорит: мы хотим открыть радиостанцию на русском языке. Понимаем, что нужно. Но Минсвязи не дает частот. В Израиле напряженка с частотами, потому что мы окружены недружелюбными соседями, плюс армия, аэропорт. Я в ответ: тогда я пойду к министру связи.

- Дошли?

- Через несколько дней поехал в Иерусалим, в министерство связи. Сел на скамейку, стал думать, что скажу министру. Понимал, что, если он скажет "нет частот", я не смогу ему возразить. И вот, пока размышлял, звонок. Яна Брискман звонит, мы с ней работали на "Седьмом канале", говорит:"Читал сегодняшнюю газету?" "Нет", отвечаю. Она: "Там объявление, что на создающуюся русскоязычную радиостанцию требуются сотрудники".

- Судьба, однако.

- У меня много таких совпадений в жизни. Я даже пришел к выводу, что у меня какая-то радиокарма, таких совпадений, связанных с радио, было немало. Побежал в ближайший киоск, купил газету. Написал резюме и отправил по указанному адресу. Потом мне позвонил Давид Бен-Басат, владелец радиостанции "Радиус". Это он создавал русскоязычную радиостанцию. Видимо мое резюме произвело на него впечатление, так как он позвонил мне первым. Так он сам потом рассказал.  Мы с ним долго говорили. Наверно я его в чем-то убедил, он сказал, чтобы в ближайшее воскресенье я приехал в офис для более конкретного разговора. Так оно все и началось. Мне сказали, вот тебе кабинет, телефон, резюме соискателей, набирай команду. Через три месяца мы должны начать вещание.

- То есть вы стояли у самых истоков "Первого радио"…

- Да, Я разрабатывал его формат, концепцию, набирал людей.

- Из тех, первовыбранных и первонабранных, кто-то сейчас работает на "Первом"?

- По-моему, уже нет. Нет, есть несколько человек, которые влились в команду спустя очень короткое время после начала работы.

- Готовясь к интервью, говорил с вашими бывшими коллегами. Один из них сказал, что вы сложный человек. Это комплимент или критика, как думаете? И какой вы, сложный, простой, сложносочиненный?

- Если бы употребил выражение "сложный человек", то имел бы в виду, что у имярека есть отрицательные и положительные качества.  Это мое понимание выражение "сложный человек". Не знаю, что имел в виду человек, который так сказал обо мне. Мое мнение: я скорее простой, чем сложный. Я был первым программным директором русскоязычной FM-станции в стране.

- В Израиле?

- Да. На тот момент существовало официально только радио "Рэка", сформировавшееся, со своим составом.

- Не пытались туда попасть?

- Когда только приехал в страну, пытался. Быстро понял: нет вакансий и вряд ли они предвидятся в будущем. Так вот, о сложности. Первая коммерческая станция. Развлекательная. В основном развлекательная. Желающих работать тут – море. Некоторым пришлось отказать. По профессиональным причинам. Разумеется, кому-то я не нравился. Что поделать, побочный эффект должности.

- А еще говорят, что вы суперталантливый, но слишком гордый. Что полагаете, будто радиостанция – это только музыка, а остальное все побочно, второстепенно.

- Начну со второго. Нет. Особенно сегодня, спустя двадцать лет работы могу точно сказать. Не второстепенное, не побочное. Когда начинали, я хотел, чтобы "Первое" было просто развлекательной станцией. Такой противовес "Рэке", станции серьезной, где много говорили. Главной задачей была такая: коммерция, зарабатывание денег. К тому же ниша развлекательная была на тот момент пустая на радийном рынке. Одним словом, главный упор сделали на музыку. Но регулятор обусловил выдачу лицензии выпуском новостных и передач. Сегодня, двадцать лет спустя, тем более понимаю, что одной "развлекухой" не вытянуть станцию. Наша аудитория взрослела вместе с "Первым". Человеку определенного возраста одной музыки уже недостаточно. Он требует информации.

- А что с талантом и гордостью?

- Не мне судить о себе.

- Так другие уже сказали, мне теперь ваше мнение интересует.

- Радио – это одна из немногих вещей в мире, что я умею неплохо делать. В принципе, нельзя все яйца класть в одну корзину, но вот я так, все яйца вместе, в одной корзине. Радио и все, пожалуй, где могу что-то делать достойно. Вот есть у меня с радио какая-то химия. Гордый? Не очень понимаю, что под этим подразумевается.

- Так каждый по-своему и подразумевает. "Лучшее радио", северное, воспринимаете как конкурентов?

- Я всегда за конкуренцию. Человек должен преуспевать благодаря таланту, а не потому, что больше никого в этом деле нет. Когда ты в эфире один-единственный, то ты лучший, самый звездный, без вопросов. Но вот популярность определяется только сравнением.

- Помните, в "Дне радио": Саша, ты что, слушаешь вражеские "голоса"? Вы конкурентов слушаете?

- Иногда. Они лучшие на севере, мы первые в центре. Надо слушать в интернете, я редко это делаю. Но сравнивать не хочу, это такое дело, субъективное. Скажу только, что сегодня можно придумать много чего разного на радио.

- "Первому радио" предрекали короткое существование. Мол, полгодика, побалуются ребятки, и снова в люльку.

- Так и русскоязычным СМИ в целом вот уже сколько лет предрекают закат. Но пока есть аудитория, этого, думаю, не произойдет. Более того, мой принцип в отношении слушателей, он такой: если человек одинаково уверенно владеет русским и ивритом, то будет слушать более интересное для него радио.

- Раньше пугали: вот уйдут на пенсию те, кому сейчас тридцать-сорок лет и прощайте, "русские" СМИ. Из ваших слов я понимаю, что выросло новое поколение, что с удовольствием слушает "русское" радио?

- Не то чтобы выросло. Оно росло вместе с нами. А мы – вместе с ним. Есть люди, которые желают потреблять, скажем так, русскоязычную культуру. Тут и музыка, тут и другие области, которые на ивритоязычном радио не затрагиваются совсем. В лучшем случае на ивритоязычном радио прокрутят песню Высоцкого или какую-то там "Калинку-малинку".

- Вы о полуторном поколении?

- Нет, более взрослые люди. Слушателям "Первого радио" в среднем сорок лет. Полуторные – они уже больше израильтяне. Они более ивритодумающие. Наши же слушатели – олдскульные, как в двадцать лет они начали нас слушать, так и продолжают.

- Олдскул это хорошо. А новые, они приходят? Как-то можно отследить, приходят или нет?

- Есть новый приток слушателей. Увы, не такой большой, как хотелось бы. Алия другая. О десятках и сотнях тысяч в год давно забыли. Сегодня алия – двадцать-тридцать тысяч в год. Они нас слушают, другие радиостанции на русском языке, это естественно: иврита пока не знают, но хотят быть в курсе происходящего в стране.

- Раз уже прозвучало "Рэка". Новая чем-то отличается от старой?

- Отличается. Новостные программы на "РЭКЕ" повысили класс, уровень, на мой взгляд, хотя я не так чтобы часто слушаю это радио.  Но когда еду на работу, часто попадаю на информационные эфиры "Решет-бет", "Галаца" и "Рэки". И если мне не нравятся интервью на первых двух радио, то переключаюсь на третье и часто попадаю на интересные беседы. О других программах "Рэки" не стану говорить, отмечу только, что с моей точки зрения некоторые из них устарели. По стилю, формату, подаче.

- Вот это снял с вашего сайта, "Первого радио": Павел Маргулян — ведущий душевного дневного эфира “ПМ” и программы "Колесо обозрения". Любопытен.

* Внимателен к мелочам…

* Продал душу за конфетку.

* Любит произносить в эфире слова, которые сам же просит ему не писать.

* Всегда в бегах, читает все, что попадается под руку.

* Думает, что пунктуальность — это прерывистая линия на бумаге.

Это все писалось на трезвую голову?

- Я даже не знаю, кто это писал.  Я это сейчас в первый раз услышал.

- Кто – неважно. Важно – что писали, и правда ли, написанное?

- Некоторые вещи тут справедливые. Например, по поводу пунктуальности. Да, верно, я читаю много прессы, это профессиональное, чтобы быть в курсе всего, что происходит в стране и что может вызвать вопросы радиослушателей. По поводу слов: я произношу иногда в эфире слова не то чтобы матерные, но где-то посередине. Например, когда человек написал мне стихотворение. Там может присутствовать и матерное слово, но " слово из песни не выкинешь". Я его читаю.

- Не запикиваете?

- Если по моему мнению слово на своем месте, я предупреждаю: прошу прощения, сейчас вы услышите грубое слово, если не хотите, чтобы ваши дети его услышали, отведите их подальше от радиоприемника.

- Приглушите звук ваших телевизионных приемников, а остальным сообщим результат матча: игра закончилась со счетом 0:0, пусть эти… смотрят…

- Трижды прошу прощения у слушателей. Правда, всегда находятся недовольные: как вы можете, это же радио. Но я всегда продумываю, прежде чем прочту слово это. При этом я всегда прошу слушателей не писать сообщений с ненормативной лексикой.

фото: Яна Романова

- Когда в последний раз в эфире возникала тема, ставящая вас в тупик?

- Сложно ответить. Иногда в эфире мне рассказывают непростую жизненную ситуацию, на которую вот так сразу не отреагируешь. Надо подумать. Хотя я всегда найду что сказать. Но иногда есть ситуации, когда надо подумать, прежде чем отвечу. Тогда я откладываю такой вопрос в сторону и думаю над ним. Вот, например. Однажды мне в эфире написала слушательница: она недавно потеряла мужа и не знает, как жить дальше. Это была трагедия. Она опустила руки, перестала заботиться о себе, ничего ей не хотелось. Она полностью потеряла интерес к жизни. И не знает, как ей быть далее. Она написала это мне, незнакомому человеку.

- И сколько времени заняло обдумывание ответа?

- Не помню. Иногда ответы возникают сразу, иногда это занимает некоторое время. В данной истории я ей ответил так: скажите, муж, там, где он сейчас, хотел бы вас видеть такой, в таком состоянии? Уверен, что нет. Уверен, что он хочет, чтобы вы продолжали жить. Наслаждались жизнью.

- Ответила?

- Да, и поблагодарила. Что же касается таких тем, как взаимоотношения, скажем, Беннета и Нетаниягу, отвечаю сразу, так как хорошо разбираюсь в теме.

- Вы просчитываете своего слушателя, рисуете себе его образ, готовясь ответить?

- Нет. Я всегда говорю слушателям: пишите, не бойтесь, вас никто не укусит, никто не посмеется над вашим сообщением. Написанное вами и прочитанное на радио сообщение – это как допинг, впрыск адреналина. Попробуйте испытать это чувство. Вам может понравиться.

- Таких наадреналиненных много?

- Хватает, пару десятков, постоянных авторов. Среди них есть такие, что не совпадают со мной по идеологии, по отношению к политике России, условно говоря. Они пытаются меня цеплять. Называют русофобом. Другие недовольны моими реакциями при обсуждении темы израильской. Тоже называют меня так-то и так-то. Я не заставляю их быть корректными. Иногда пишут грубо. Я всегда говорю в таких случаях, что любая такая грубость в первую очередь характеризует вас самих. Это не я вас так показываю, это вы себя так показываете.  Тоже один из моих принципов в работе ведущего.

- Как относитесь к Довлатову?

- Хорошо.

Тогда вот эпизод из довлатовского.

"- Дорогие радиослушатели! - задумчиво произнес  Чмутов.

Тяжело ворочался обожженный портвейном язык. Лампочка не загоралась.

- Дорогие радиослушатели, - снова повторил Чмутов, - о, мерзость... Дорогие радиослушатели... Да, напрасно я вчера завелся...

Лампочка не загоралась. Как выяснилось, она перегорела... Это бывает раз в сто лет...

- В эфире еженедельная программа, - репетировал Чмутов, - ну, бля, все, завязываю...

За стеклом мелькнула перекошенная физиономия редактора. Чмутов обмер. Распахнулась дверь. Упирающегося диктора выбросили на лестницу. Его похмельные заклинания разнеслись на весь мир. Актер был уволен... История не кончается.

Чмутов уехал во Псков. Поступил диктором на радио. Местная радиотрансляция велась ежедневно часа полтора. Остальное время занимали Москва и Ленинград. Чмутов  блаженствовал. Его ценили как столичного мастера.

Как-то раз он вел передачу. Неожиданно скрипнула дверь. Вошла большая коричневая собака. (Чья? Откуда?) Чмутов ее осторожно погладил. Собака прижала уши и зажмурилась. Нос ее сиял крошечной боксерской перчаткой.

- Труженики села рапортуют, - произнес Чмутов.

И тут собака неожиданно залаяла. Может быть, от счастья. Лаской ее, видимо, не избаловали.

- Труженики села рапортуют... Гав! Гав! Гав!

Чмутова снова уволили. Теперь уже навсегда и отовсюду. Когда он рассказал о собаке, ему не поверили. Решили, что он сам залаял с похмелья".

Вы с такой вот довлатовщиной встречались?

- (Смеется) Чего только не было. Иногда забываешь выключить микрофон. На "Седьмом канале" в эфир  как-то пошли технические разговоры. Это такое дело. Я иногда специально оставлял работать в эфире радийный микрофон. Чтобы люди послушали живой рабочий ритм. Я за максимальную открытость. Но Чмутова у меня не было, не помню такого (смеется).

- "День радио" смотрели, конечно же? Сильно ребята преувеличили с точки зрения ветерана радиожурналистики?

- Конечно, да. В реальной жизни, у нас такого не бывает. Бывают ситуации, когда надо срочно импровизировать. Не у меня было, у коллеги, Марка Кричевского. Приглашаешь политика, тот опаздывает. И надо минут десять говорить ни о чем. Но он справлялся. Помню, когда только начинали работать, была радостная атмосфера, третий день в эфире. И тут убили Зеэва Ганди. И нам пришлось срочно переверстывать эфир с радостного на траурный.  Помню, я говорил с Томи Лапидом. Он говорил, я сразу переводил. В какой-то момент меня отвлекли, и я не расслышал его слова.  Я ему говорю "лоиванти" ("не понял", на иврите). А он понял это так, будто я не понял его иврита. И ответил с какой-то не понравившейся мне интонацией. Как будто с малым ребенком говорил. Была ситуация, когда я общался с российским знакомым. Он спросил, знакомим ли мы политиков, с которыми говорим в эфире, заранее с вопросами? Нет, говорю. Он не поверил, такое, мол, невозможно. Ты чего-то не знаешь, сказал мне. "Как не знаю? – отреагировал я. - Я же знаю, чем занимаюсь". Такового не может быть, продолжал настаивать мой знакомый.

- В израильской и, в частности, радийной журналистике, скандальность едва ли не главный признак успешности, нет?

- Есть, скажем, Натан Захави, он может в эфире послать к такой-то матери радиослушателя. Но таков его принцип, он на этом строит собственный рейтинг. Радио штрафуют время от времени за это, но радиостанция 103 FM его именно за это и держит: Захави любят слушать. Есть люди, которым такая форма общения нравится. Мне – нет, это не мой стиль. Когда я говорю радиослушателям, что уважаю каждого из них, это означает, что я уважаю каждого из них. Я благодарен им, что они меня слушают.  А если я благодарен, как же могу хамить им?

- Что, ни разу в карьере не хотелось послать кого-то из радиослушателей в прямом эфире?

- Никогда. Я и в жизни никогда не испытываю такого желания. У меня есть уровень внутренний, ниже которого нельзя перейти на личности. И этот забор они не могут пробить.

- Это они не могут опуститься или вы их туда не пускаете?

- Я не пускаю, забор этот нельзя пробить или перелезть через него. Я знаю, что есть слушатели, поставившие перед собой цель "достать" ведущего.  Хотят мне доказать, что я ничего не понимаю. Я реагирую просто: вы понимаете, это хорошо, у вас есть время и возможность рассказать миру о своем понимании. Правда, поправляю их, когда они начинают искажать факты. А так нет, пожалуйста, говорите, даже если я не согласен с высказанным.

- Что есть такого на радио, чего нет на телевидении, в газете или новостном сайте?

- На радио труднее исправить ошибку. Слово – оно ведь не воробей. У нас 99% программ идут вживую, в прямом эфире. Что-то не так сказал, не так выразился – уже не исправишь это. На сайте можно отредактировать, в газете поправить, на телевидении отреагировать на поправку редактора через наушник, у нас – нет.

- У вас "уха" нет?

- А зачем? Мне надо отвечать на сообщение, которое секунду назад прочел. Поэтому радио для меня самый живой вид СМИ.

- Саперный?

- Животрепещущий.  Здесь и сейчас. Без коррекции, грима. Идеальный срез жизни.

- То, что вы говорите, возвращает меня в молодость. КВН, конкурс капитанов. Одно неверное или верное слово – и ты либо на коне, либо под конем. Как создавалась знаменитая программа Павла Маргуляна ПМ? Поиграли в слова? ПМ – FM?

- Тут двойное совпадение. Моих инициалов и времени выхода в эфир, после двенадцати часов дня. Это единственная в мире программа на радио с постоянно меняющимся названием.

- Как это так?

-  После полудня время переходит с АМ на РМ.  12.10 PM, потом 12.20 PM. 12.30, 12.40. Много разных форматов использовал и понял, что формат ПМ самый пока эффективный. Самый живой, на нерве.

- Сколько лет ПМу?

- Ой, много. Семь. Или восемь. А, нет вот "Фейсбук" напоминает, что странице ПМ в сети уже девять лет.

- Какой самый пиковый рейтинг ПМ?

- С замерами рейтинга радийного в Израиле совсем плохо. У нас невысокая конкуренция из-за малого количества станций. Это не Москва, где работает около 60 радиостанций. Там важно знать, кого и в какой момент кто и когда слушает. У нас рейтингуют раз в шесть месяцев. И я не знаю, насколько они объективны.

- Какую программу вы бы хотели вести, но судьба пока не даровала такую возможность?

- Даже не задумывался об этом. Я много чего вел на радио. Кроме ПМ я еще веду "Колесо обозрения". Обзор свежей прессы. Час для тех, кто хочет быстро узнать, о чем пишут сегодняшние ивритоязычные газеты. Я бы хотел, возможно, передачу разнообразить. Если бы появилось желание вести какую-то программу, которую ранее не вел, я, может быть, изменил бы немного формат ПМ. Но пока такого желания не было.

- Ваша творческая свобода абсолютна?

- Да. Да.

- Но для многих творческих людей такая свобода как наказание: трудно понять, ощутить границы желаемого.

- Нет границ, которые нельзя пересекать – еще один мой творческий принцип.  Если ты считаешь, что в этот момент надо пересечь границу – делай и пересекай. Но этим правом имеет право обладать человек, понимающий, что и зачем он делает. Главный закон Маргуляна на радио – вывел его опытным и теоретическим путем, заключается в том, что на радио нет никаких законов. За исключением ситуаций, когда это нарушает юридический закон. И очень важно: новичку в профессии нельзя давать такую свободу.

- Вы многостаночник или однолюб? Если поставят задачу, сможете, скажем, вести программу про экономику, сельское хозяйство или радиокурсы вышивания крестиком? Ну вот если так, как раньше, партия сказал "надо", комсомол ответил "йес"?

- Сделать могу, но ничего хорошего из этого не выйдет. Я должен чувствовать сердцем то, что делаю. Должна быть предрасположенность к теме. Если нет этого, то мне плохо.

- То, что плохо, понимаю. Я про ремесло: если надо, сваяете на крепком профессиональном уровне?

- Сделаю.

- Место в трамвае, то есть в радиорубке, вам молодые уступают? Вам же некоторые во внуки годятся по возрасту. Кто у кого учится, они у вас или вы у них?

- Начнем с того, что в нашей профессии нельзя отставать от молодых. В 2021 году нельзя работать так, как в 2001, иначе останешься на обочине. Иногда смотрю на работу молодых и думаю, что кое-что я бы сделал иначе. Но это совершенно не означает, что мой вариант он правильный или лучше. А чтобы сравнивать, надо делать замеры, регулярные рейтинги. А учатся ли они у меня? Наверно, да, хотя бы в силу опыта. Про радио я знаю все, кроме технических вещей, проводов и кнопок. Но тоже учусь, подмечаю новое. Самое опасное – это чувство, что все знаю, все видел. Звездная болезнь – штука опасная для любой профессии.

- Сами-то "звездочку" ни разу не ловили?

- Надеюсь, что нет. Но снова, это не мне судить. Вот сказали же про меня, что гордый, это эвфемизм "звездной" болезни, наверно, в понимании некоторых.

- Да кто же его знает, что значит "гордый", тут у каждого свое понимание.

- Верно, но "звездная" болезнь – это элемент гордости, равно как гордость элемент "звездной" болезни.

- У вас есть легендарный слушатель ПМ, Сержант. Живьем общались?

- Может быть раз или два, когда он приходи к нам за призом.

- По сообщению, не читая подписи, можете "узнать клиента"?

- Есть группа постоянных слушателей, которые пишут сообщения. Многих из них узнаю уже по первым строчкам.

- А я милого узнаю по походке. Вас часто узнают по голосу?

- Узнают. Не так часто, как телевизионных ведущих, тут наше преимущество. Телевизионщиков сразу узнают, пальцем показывают. А нам надо хоть слово молвить.

- А как узнают? "О, Павел Маргулян!" или "где-то я слышал ваш голос"? Объясняете, где могли слышать?

- Нет, не объясняю. Ну разве случаев, когда человек настаивает узнать. А так, нет, отхожу просто.

- Вы же не журналист по профильному образованию.

- Инженер-электрик.

- Журналист, по-вашему, должен быть журналистом по корочке, по документу?

- Смотря какой. Если журналист пишущий, то, наверно, нужна какая-то базовая подготовка, литературная. Правда сегодня из-за социальных сетей все пишущие.  На радио все чуточку иначе. Коммерческие радиостанции в России, например, стали появляться в первые пять лет девяностых годов двадцатого века. Никакой школы не было, первыми ведущими стали диск-жокеи. Да и я сам пришел на радио с дискотеки. Учились на ходу.  Хотя конечно, есть база некая, которая нужна новичкам: учиться общаться с радиослушателями, учиться быть готовыми к любому повороту в эфире.

- Как учат молодых радийщиков на "Первом"? Курсы, мастер-классы?

- Нет. Приходят, как правило, люди, уже чего-то познавшие в профессии. Нельзя никогда не сидящего напротив микрофона человека посадить напротив микрофона и сказать "давай, дерзай!". Учим, конечно. В первую очередь, технике, кнопочкам разным. Хороший ведущий не должен думать о кнопочке во время эфира. Все должно нажиматься автоматически. Сам я никогда никого отдельно не учу. Но говорю: если хотите, чтобы подсказал, приходите, я с вами посижу. Если вам это нужно. Не нужно, не приходите.

- Приходят?

- Бывает. Тут еще надо смотреть на реакцию. Если человек обижается на подсказки, я отказываюсь ему помогать. Есть те, кто благодарят за подсказки, ведь со стороны всегда виднее.  И себя надо обязательно слушать, в записи, очень рекомендую коллегам.

- Как часто себя слушаете?

- Раньше часто, сейчас реже.

- Нравится собственный голос?

- Казалось, что слишком монотонный. Это в начальный период карьеры. Делал выводы, учился играть интонацией, добавлял эмоции.

- В ступор перед микрофоном впадали? Когда слова сказать нельзя, не раскрывается рот?

- Не помню такого. Я хорошо знаю своих слушателей, как и они меня. И я много потребляю информации, так что всегда есть о чем рассказать.

- Информационный диджей? Запросто поменяете тему, как пластинку?

- Да, я могу. К тому же у меня всегда есть свое мнение. По любому вопросу. Например, по манере управления автомобилем.

- Хорошая штука.

- Последние шесть месяцев в конце каждого эфира говорю: "Не нервничайте за рулем, включайте поворотник, ни один неадекватный водитель не стоит ваших нервов!"

- Почему поворотник, почему не про форсунку топливную?

- Потому что основная масса радиослушателей – это автомобилисты.

- Каждый ведущий, теле ли, радио ли, всегда ищет кодовую, финальную фразу. Известный спортивный комментатор Виктор Гусев, например, всегда заканчивал репортаж фразой "Берегите себя!". У вас такая фишечка есть?

- Постоянной нет, меняются. Вот сейчас про манеру вождения говорю на финише программы. Нет, говорю еще "будьте здоровы", когда спорим на тему "короны". Обычно эта фраза адресуется противникам вакцинации. Говорю, что это их право, и чтобы берегли себя.

- Что такое идеальное радио, идеальная радиостанция в вашем понимании?

- Трудно сказать.  В идеале радиослушатель должен нажимать кнопки в зависимости от настроения в данную секунду. Кнопка один – рэп, кнопка два - новости, кнопка три – релакс.  А если совсем теоретически, то идеальное радио – это радио, где все сотрудники профессионалы и они – обязательное условие – любят радиослушателей. Равнодушие к радиослушателям начинается ощущаться буквально через несколько минут работы ведущего.

- Вы по манере работы ведущего может вот так определить, с ходу: любит – не любит?"

- Отвечу так: я часто говорю молодым коллегам, что если они будут относиться к слушателям безразлично, то с другой стороны быстро это почувствуют и начнут так же относиться к ведущему.

- Много в вашей творческой карьере было боссов и начальников, которые не мешали работать так, как вы хотели?

- В России у меня таких было много. В Израиле было меньше. На "Седьмом канале", например. Сейчас я могу позволить себе делать в эфире то, что считаю нужным.

- Что лучше, босс ничего не понимающий в радио, или босс, съевший свою собаку на этой кухне?

- Я бы добавил к конструкции этого вопроса еще одну детальку: лучше, если босс, не понимающий ничего в радио, понимает, что он ничего не понимает в радио.

- Согласен. Принимаю детальку.

- Нет двух людей, одинаково смотрящих на творчество. Если босс считает так, а ты – эдак, то ничего не попишешь, он босс, он главный. Правила игры. Правила жизни.

- До сих пор удивляюсь, что два человека в Израиле еще не пошли в политику. Это Аркадий Майофис и вы. Как по мне, вы с ним – сладкие булочки с изюмом для партий, желающих поживиться голосами на "русской улице".

- Не знаю, что и ответить. В политике есть одна такая штука, с которой мне тяжело смириться. В политике иногда надо предавать свои принципы, особенно когда речь идет о голосовании в рамках фракционной или коалиционной дисциплины. Мы много раз были свидетелями этому. А это такое дело, сделал, проголосовал против совести, и уже не отмоешься. Ну вот, например, если ты все время вещал, что поддерживаешь гражданские браки, а сейчас, при определенном раскладе в Кнессете, ради получения твоей партии каких-то преференций в какой-то другой важной области, ты голосуешь против. И людям, избирателям своим, ты никогда потом не докажешь справедливость такого шага.

- Да ладно, не докажешь, вы прямо идеалист. Умей общаться с людьми, научись великому правилу, приписываемого Черчиллю: политический талант заключается в умении предсказать, что может произойти завтра, на следующей неделе, через месяц, через год. А потом объяснить, почему этого не произошло. И все, ты в шоколаде.

- Это реально, когда ты общаешься с кем-то конкретно. А мы говорим об общении с большой массой людей. Они прочитали про тебя, посмотрели по телевизору, послушали по радио и сделали выводы.

- Ну тогда вы больше чем просто сладкая булочка. С вашим-то опытом и умением общаться с большой массой людей, находить верные слова тут и прямо сейчас, вы просто находка для некоторых партий…

- Тут надо еще одно условие: оказаться в этот момент перед микрофоном или видеокамерой. К тому же политик иногда обязан принимать жесткие решения. Мне кажется, я не смогу так, не такой я человек.

- Как вы относитесь к коллегам по профессии, ушедшим в политику, в депутаты?

- Нормально.

- Изменю вопрос. На ваш взгляд, они, если что, смогут вернуться в профессию или нет?

- Думаю, что нет. Хотя рынок у нас маленький, средств массовой информации, так что иногда некоторые возвращаются. Я знаком со некоторыми политиками в стране, в том числе, коллегами по профессии. И помню, что и когда они говорили. Если они потом вернутся в журналистику, то я бы, как потребитель информации, не доверял бы их объективности, в силу политического прошлого.

- Закончим с политикой. Что вы цените в политиках?

- Чувство юмора. Мне нравится, когда политик не слишком серьезно воспринимает то, что он делает.

- И кто самый юморной?

- Встречался со многими, кто адекватно реагировал на юмор. Несколько раз я пытался поймать на импровизационных шутках ЯираЛапида, но он тут же отвечал мне в такой же манере. С прекрасным чувством юмора. Мне это нравится.

- Александр Минкин. Алексей Венедиктов. Дмитрий Быков. Людей, которые не меняют место работы в журналистике, очень мало. Профессия ведь сама по себе подвижная. В Израиле знаю такого одного. Вас. Двадцать лет на одном месте, на "Первом радио". Неужто не хотелось ни разу сменить место работы? Или "некуда бежать"?

- Нет, просто мне нравится моя профессия, моя работа. Но я такой не один в стране.

- Спортивные комментаторы на телевидении больше все страшатся исчезновения "картинки" события или приостановки самого события: надо заполнять паузу, говорить не по профилю. Как с этим у радийщиков, какие страшилки в вашей области?

- Вот если мне не напишут в первые двадцать минут ПМ ни одного сообщения, то я пойму, что что-то не то, форс-мажор такой. Как правило, уже после третьей песни в программе я начинаю читать сообщения.

- Было такое, что двадцать минут и ни одного сообщения?

- Нет. Была техническая поломка во время эфира, и поэтому не доходили сообщения. Пришлось говорить от себя намного больше, чем привык говорить. Но ничего, это для меня не проблема. Всегда могу на тему музыки перейти и говорить про это часами.

- Когда приключилась знаменитая поломка "Фейсбука", вы были в эфире?

- Нет. Миновало это дело.

- Сегодня радиостанции в интернете появляются как блоги. Для профессии это хорошо или плохо, если практически любой желающий может сесть к микрофону и вещать?

- Интернет-радиостанции на данный момент не оправдывают себя экономически. Для создания интересного контента надо тратить время, ресурсы, приглашать людей. Лучше профессионалов, а они не работают даром. Хотя, в принципе, чем больше станций, тем лучше, конкуренция – это двигатель и творческого прогресса. Но если заглядывать в будущее, то когда наступит глобальная эра беспилотных машин, по классическим радиостанциям будет нанесен страшный и, не исключаю, смертельный удар. Тогда люди захотят в первую очередь смотреть, а не слушать.

- В Израиле существует конкуренция между русскоязычными радиостанциями? Или русскоязычными радиожурналистами?

- Нет. Рейтинговых замеров же нет.

- Я не об этом. Я о гамбургском счете. Каждый ведь знает, чего он стоит и с этой точки зрения разве не интересно сравнить свою работу и работу коллег?

- Кто же вам расскажет, что он вроде как завидует творческому дару коллеги? И потом важно для чего ты проводишь сравнение - если пытаешься услышать что-то новое и на основе этого придумывать что-то своё, то это полезно для каждого.

- В "Фейсбуке" вы занимаете позицию убежденного сторонника вакцинации. Судя по вашим постам, отслеживаете большой информационный пласт. Кто, по-вашему, виноват, что делать и когда все это закончится, если закончится?

- Это закончится. В конце концов наука и медицина победят. Отвакцинируют большую часть населения, что приведет к уменьшению количества новых штаммов. Светлое будущее, думаю, отдаляют противники вакцинации. Они являются организмом, который культивирует новые штаммы. Тут еще важный момент. Люди не умеют, а во многих случаях и не хотят, правильно фильтровать и понимать информацию, особенно в социальных сетях. Пользуются абсолютными цифрами, а в случае эпидемии и вакцинации надо опираться на относительные показатели .Поэтому я рекомендую доверять не "специалистам" из соцсетям, но врачам.

Комментарии

комментарии

популярное за неделю

последние новости

x