В связи со смертью режиссера Евгения Арье, основателя и руководителя израильского театра "Гешер", мы публикуем его высказывания из интервью Майи Гельфанд, которое печатали в 2019 году. Так говорил Евгений Арье:

- В театре не может быть демократии. В принципе, работать с человеком, которого ты не любишь, очень трудно. Мне приходилось это делать, и это было очень плохо. Человека нужно любить, к нему нужно относиться с теплом. Потому что это процесс ужасно интимный, люди чувствуют все. Они должны чувствовать любовь. А если ее нет, то приходится заставлять работать, а это всегда плохо.

- Папа был коммунистом, в синагогу мы ходили только раз в году, чтобы купить мацу. Я что-то слышал, конечно, про евреев, но никаких сантиментов не было. Но однажды меня пригласили на вечер, посвященный Михоэлсу, и я вдруг обнаружил, какой еврейский народ талантливый. Я вдруг открыл для себя целый мир, которого раньше не знал.

- Я не буду делать самодеятельный театр. Это будет настоящий театр европейского уровня, сказал я Щаранскому, у которого давно была идея создать русский театр. Я провел в Израиле неделю, мы обсуждали концепцию будущего театра, а потом все заглохло на много месяцев. А мы-то собирались ехать в Америку, и, в принципе, уже туда уехали. Но потом все-таки нашлись небольшие деньги, сорок тысяч долларов, я вернулся в Израиль, чтобы начать работать. И первый же спектакль, который мы репетировали чуть ли не в подвале, прогремел, и мы поехали с ним на гастроли в Нью-Йорк. Нам повезло, мы возникли из ниоткуда и сразу же заявили о себе как самостоятельный, зрелый театр. Мы стали глотком свежего воздуха в этом пыльном театральном мире.

- В театре все очень быстро меняется. Сегодня спектакли, которые считались замечательными тридцать лет назад, невозможно смотреть. Более того, я и на свои спектакли, сделанные десять-пятнадцать лет назад, смотреть не могу.

- Театру приходится конкурировать с кино, с сериалами, с мюзиклами, и это сложный поиск нового языка. Сегодня даже ощущение правды изменилось. С другой стороны, сейчас правит постмодернизм во всех сферах искусства. Это то, что я ненавижу, это абсолютный тупик. Я считаю, что постмодернизм привел искусство в страшный кризис, из которого оно сейчас еле-еле начинается выходить.

- Я вообще мрачный человек. Хотя внешне все выглядит неплохо.

- Сегодня театры идут по пути супермаркета, они стараются угодить всем: у нас все есть, ты только приди! А для нас очень важно не становиться супермаркетом, мне бы хотелось, чтобы театр оставался искусством, простите за пафос. У театра есть только одно преимущество перед всеми остальными: он происходит здесь и сейчас, в твоем присутствии и с твоим участием. Если этот момент исчезает, у театра нет никаких оснований для существования. В кино всегда лучше декорации, спецэффекты, визуальный ряд. А в театре есть жизнь.

- Вот я на травке лежу, смотрю, как на небе облачко плывет, и испытываю в течение нескольких минут глубокое удовлетворение. Если я прихожу не репетицию, и какая-то сцена, которую хрен знает, как сделать, вдруг получается, я испытываю огромное удовлетворение. Или, когда я встречаюсь со своим сыном и вижу, что он честнее меня, умнее меня, зарабатывает в два раза больше меня, – я испытываю удовлетворение.

- Ведь меня в детстве никогда не хвалили. А когда я решил поступать в театральный вуз, то для моего папы это был удар. И до двадцати семи лет мои родители помогали мне деньгами, и были страшно несчастливы от этого. И мой пессимизм, я думаю, с этим связан. Я очень сомневающийся человек, это мешает в профессии. Режиссер должен быть нахальным и уверенным. А я склонен к анализу, даже к самоанализу. Это нехорошее качество. Я очень боюсь момента, когда я буду смешно выглядеть со стороны. Ведь ты сам не ощущаешь, что становишься смешон и некомпетентен. Я этого смертельно боюсь.

- Я страшно люблю мыть посуду. Но когда я ее мою, то это занимает кучу времени, потому что я намыливаю каждую тарелку, потом долго смываю воду, потом протираю. Когда моешь посуду – ты же свободен. Это момент счастья, когда можешь думать о чем угодно!

- Я устал от театра. Понимаете, мы в течение многих лет крутимся вокруг одних и тех же проблем, это становится невыносимо. Если бы это был плохой театр, я бы смирился. Но театр-то хороший, а проблемы нерешаемы. И много лет, тридцать лет я жил с ощущением «Да черт с ним! Будем заниматься своим делом». Если раньше я чувствовал ответственность перед людьми, которые пошли за мной, то сейчас я спокоен за них. Они взрослые, самостоятельные люди, которые во мне больше не нуждаются. У меня силы кончились. Все.