На фото "Портрет Жака Липшица и его жены Берты" Амадео Модильяни. Молодые супруги заказали этот двойной портрет, чтобы подкормить неблагополучного Модильяни. Они полагали, что работа займет много времени, но это оказалось не так. Модильяни закончил картину очень быстро - ему понадобился всего один сеанс, и продолжать сеансы он наотрез отказался.
16 мая день памяти Жака Липшица. Я же в этот день вспоминала его жену и музу - поэтессу Берту Китросер, и ее сына Андрея (везунчиком его назвать невозможно) от первого брака с офицером и впоследствии советским драматургом Михаилом Шимкевичем. Ниже я приведу цитату из книги Бориса Носика "Вокруг Парижа с Борисом Носиком", но есть вещи, о которых он скорее всего не знал. Ариэла Сеф в своей книге "Рожденная в гетто" много страниц посвятила Андрею, с которых дружила долгие годы в Париже. Она рассказала, что Андрей содержался в 1947 году в советской тюрьме со шведским дипломатом Раулем Валленбергом, спасшим во время Холокоста множество венгерских евреев. Именно он рассказал семье Валленберга о случившемся.
Борис Носик: "В Булони есть виллы знаменитых архитекторов, вроде Малле-Стивенса и Корбюзье, среди которых меня больше всего волнует вилла на Сосновой аллее (дом № 9), построенная знаменитым Корбюзье для его друга, русского скульптора, уроженца Литвы (а некогда – Гродненской губернии) Якоба Хаима Липшица (в Париже его звали Жак Липшиц). Липшиц учился в Вильно, сбежал в Париж восемнадцати лет от роду, дружил с Модильяни, Сутиным, Кислингом, увлекался, как все, африканским искусством и кубистами, стал выставляться в Париже 22 лет от роду, а к своим 82 годам был всемирно известным скульптором, лауреатом, кавалером орденов, богачом и умер на острове Капри. Тут самое время уточнить, что на булонскую виллу Липшица, построенную Корбюзье, я ездил в гости, не к скульптору-лауреату Липшицу, который давно на ней уже не жил, а к его бывшему пасынку и моему приятелю, человеку невероятной судьбы Андрею Шимкевичу. Может, это именно Андрей, а не изнеженный хитрец Феликс Юсупов и был самый славный человек в Булони…
Андрей был выходцем из знаменитой петербургской семьи. Фамилию его дяди, известного ученого-биолога, найдешь даже в кратких советских энциклопедиях (он, кстати, давал некогда уроки биологии юной матушке писателя Владимира Набокова – тесен былой Петербург). Отец Андрея, молодой Шимкевич, был, как все тогдашние недоучки, бунтарь, революционер, писатель, попал в Париж в эмиграцию (в пору первой русской революции), влюбился в красивую поэтессу-эмигрантку и женился на ней. Тут-то и родился Андрей. Потом супруги разошлись, а в России грянула новая, долгожданная, накликанная интеллигенцией революция, а за ней большевистский путч. Отец Андрея ринулся на родину – завершать дело революции, а красавица поэтесса вышла замуж за ставшего уже знаменитым молодого скульптора Липшица, в семье которого и рос Андрюша. Подросши, он стал неуемным, неукротимым (как все подростки, переживающие, можно сказать, новое свое появление на свет). В таком возрасте и с родным-то отцом не договориться, а тут еще какой-то отчим… Вот в России, где все поставили, говорят, с ног на голову, там интересно. К тому же там родной отец, видный военачальник. Надо бежать в Россию… И Андрей уехал к отцу. Отцу, конечно, было не до воспитания подростка: он день и ночь пропадал над картами в штабе, где обсуждали захват власти на всей планете. А Андрюша оказался на московской улице, дружил с беспризорниками, ночевал в теплых асфальтовых котлах. Учился у новых уличных друзей чему придется и уже лет пятнадцати попал в тюрьму – угодил в шестеренки еще только созидаемой гигантской пенитенциарной машины. Подросток он был лихой и крепкий, сбежал из тюрьмы, снова попался и снова сбежал. Снова поймали… И вернулся Андрей Шимкевич обживать бараки и нары ГУЛАГа – на долгих 27 лет. А потом Гуталинщик дал дуба, и была амнистия тем ни в чем не повинным, кто еще выжил. Андрей выжил – он был чуть не с детства лагерным человеком. А когда он вышел на волю, оказалось, что матушка его еще жива, живет на краю Булонского леса в доме, который Корбюзье построил для ее второго, давно уехавшего в Америку мужа. Первого-то большевики к тому времени поставили к стенке за все его «ревзаслуги». Стала Андреева матушка теребить французское правительство, а оно теребило советское. И чудо свершилось – отпустили Андрея к матери, на волю, в родную Францию, от которой так давно он отвык. Привыкать было, пожалуй, поздно – ни жены, ни профессии он уже не завел, а все-таки выжил, выживать его научил лагерь…"
комментарии