Служители смерти, еврейские убийцы, пособники палачей… Так называли этих молодых и физически сильных еврейских мужчин, отобранных нацистами для прислуживания при уничтожении их соплеменников, оказавшихся в "сердцевине ада" – концлагере Аушвиц-Биркенау. Они были рабами, помогали нацистам совершать убийства и ликвидировать следы преступлений: вытаскивали тела жертв из газовых камер, сжигали их в крематориях или просто в земляных ямах, занимались сортировкой одежды, вырывали золотые зубы…

Леону Коэну, попавшему в Аушвиц, очень "повезло": преуспевающий греческий бизнесмен, владеющий иностранными языками, стал "дантистом" зондеркоманды. Он вырывал золотые зубы у тех, кого выносили из газовых камер. Перед своей кончиной в 1989 г. Коэн дал интервью историку Гидеону Грейфу, которое и стало основой для написания этого очерка.

***

Леон Коэн родился 15 января 1910 г. в городе Салоники в Греции.

"Мой отец был успешным предпринимателем, – рассказывал он о своей семье. – Он импортировал товары из Германии и Австрии в Грецию и имел также бизнес в Брюсселе. Отец отсутствовал в стране по полгода, находясь в служебных разъездах. Из четырех моих сестер и братьев в семье остались в живыхтолько я и мой брат Роберт, проживающий во Франции, в Лионе. Моя старшая сестра Анек умерла в Париже несколько лет назад. Маргот –младшая сестра – во время Холокоста была беременна. Немцы угнали ее вместе с нами в Аушвиц. Там она погибла, так же, как и наша мама. Моему отцу "повезло": он умер своей смертью через год после вторжения гитлеровцев в Салоники".

В их семье дети не получили строгого еврейского воспитания. "Единственное, что я в этой связи помню: раз в неделю мы занимались с учителем иврита", – вспоминал Леон. Oн окончил элитарную франко-немецкую Школу бизнеса Леона Гатеньo и прекрасно владел немецким и французским языками. После ее окончания начал работать на Международной ярмарке в Салониках, а затем в Decca Records – международной торговой компании по продаже пластинок и радиосистем. В то время она открыла свое отделение в Греции.

***

Гитлер оккупировал Грецию в 1941 г., начав систематические преследования евреев, как это происходило по всей Европе. В немецкой зоне оккупации, к которой принадлежали Сaлоники, репрессии начались в апреле. К лету были конфискованы все активы, принадлежащие евреям, лишилась их и семья Коэн.

"Когда немцы оккупировали Сaлоники, мне было 30 лет, – рассказывал Леон. – До оккупации я работал официальным поставщиком военной продукции Министерства обороны Греции. У меня был хорошо налаженный бизнес. В то время существовало соглашение о торговом сотрудничестве между Грецией и Германией. За несколько месяцев до нацистского вторжения меня призвали в греческую армию. Это было зимой 1940–1941 гг. Война вначале велась между Грецией и Италией, которая оккупировала две трети территории Греции. К этому времени притеснения еврейского населения в стране крайне обострились.

Летом 1942 г. я был доставлен вместе с тысячами других евреев на площадь Свободы. Греческие солдаты, мучая нас, заставляли с утра до вечера стоять там под палящим солнцем. Я не был обязан находиться там, потому что имел письменное подтверждение от немецких властей о том, что я в то время работал у них на военно-морской верфи, к чему они меня тогда принудили". Несмотря на это, Леон был арестован и отправлен в тюрьму в Салониках, откуда ему удалось совершить побег.

"Вскоре после этого я встретил свою первую жену Жермен Перахиа. Она была дочерью владельца и генерального директора Union Bank Иеошуа Перахиа. Это был крупнейший еврейский банк в Салониках. Жермен была очень красивой молодой девушкой, и ее отец не был в восторге от идеи с женитьбой. Но наша взаимная любовь была велика, и 15 января 1943 г. мы поженились в большой синагоге "Бейт Шауль" в Салониках".

***

Весной 1943 г. евреи Салоник были согнаны в гетто, откуда началась депортация в концентрационные лагеря, где погибло около 60 тыс. человек. Это привело к практически полному истреблению еврейской общины, которая была в то время наибольшей по численности в стране.

"Мы были отправлены в гетто. До войны это был еврейский квартал. В тот момент мой тесть больше не являлся владельцем банка. Его великолепный пятикомнатный дом на берегу моря был конфискован нацистами. Мы проживали в гетто вдесятером в маленькой тесной квартирке. Один из близких друзей моего брата уговаривал всех нас покинуть гетто, совершив побег. Кроме нас с женой, никто из членов семьи этого не хотел. Более того, все они были убеждены, что наш побег может подвергнуть и нас, и их самих опасности. У меня было два близких друга-христианина. Один из них,Бароци, работал на таможне. Второго звали Цамбази. Они достали нам поддельные документы с греческими именами. Я стал называться Леонидом Кокинакисом, а моя жена стала Амалией Кокинаки. Вскоре после этого поздно вечером к нам пришли эти два моих друга. Они были очень взволнованы и сообщили нам, что мы должны срочно собрать вещи и покинуть гетто. Они узнали, что немцы на следующий день начнут депортацию в концлагеря. Нам с женой пришлось немедленно собирать вещи и бежать из гетто. Все остальные отказались. После войны я узнал, что моя невестка, отправленная в Аушвиц-Биркенау, умирая от голода, сказала подруге: "Плохо, что мы тогда не послушали Нико (так звали одного из друзей Леона. – Э. Г.). Если бы я только послушала его тогда и сбежала бы из гетто…"

Но каким образом нам с женой можно было покинуть пределы гетто? Наши друзья разработали рискованный план – для этого мы должны были притвориться пьяными. Мы взяли две бутылки узо и сорвали желтые звезды с одежды. Я надел шапку, а моя жена повязала платок. Мы горланили греческие народные песни и дико хохотали, проходя мимо немецкого штаба полиции. И даже поделились с немцами выпивкой. Они благодарили нас: "Danke schön, danke schön!".

Сбежав из гетто и проведя несколько дней в доме друзей в Салониках, Леон и его жена переехали в Сидирокас – деревню вблизи от границы итальянской оккупационной зоны. Там они прожили неделю, найдя укрытие у железнодорожника, работавшего в итальянской зоне. Они составили совместный план побега в Афины на военном поезде. За солидное вознаграждение железнодорожник согласился им помочь. Он спрятал их в своем личном купе в поезде, на котором они добирались два дня, боясь выйти из вагона – иначе их могли бы обнаружить солдаты.

Прибыв в Афины, они остановились в доме Дионисиса Колокоцаса, агента торговой фирмы Леона, с которым он работал до войны. Дионисис, хотя и не знал заранее об их приезде, без колебаний позволил им жить в своей квартире. Через несколько дней ему удалось снять для них небольшой домик. А через месяц с его помощью к Леону с женой присоединились и ее родители.

"Пришлось сделать им обоим поддельные документы. Они получили греческую фамилию Перидис. Хотя Перахия прекрасно говорил и писал по-гречески, внешность у него была совершенно еврейская, а его жена, моя теща, говорила только по-французски и на ладино. Я решил сказать хозяину дома, что моя теща глухонемая, а тесть – беженец из Малой Азии. Кроме того, для конспирации мы развесили в нашей комнате иконы девы Марии и к нам даже заходил местный епископ. Позднее я узнал, что Дионисис много раз спасал моих тестя и тещу в Салониках, в том числе прямо перед тем, как немцы пришли их арестовать".

Через три месяца Леон, зайдя в парикмахерскую, был арестован там немцами по доносу парикмахера. Его жена вместе с родителями успели скрыться, поскольку их вовремя предупредил знакомый Леона, присутствовавший в парикмахерской. Они были спрятаны на квартире одного из друзей.

***

Леона тем временем доставили в штаб-квартиру гестапо, а затем отвезли в городскую тюрьму, где он пробыл несколько месяцев. Его избивали и подвергали пыткам. Немцы охотились за его тестем, но найти его не смогли.

Затем Леон был отправлен в концлагерь Хайдари, а оттуда депортирован в Аушвиц. "Я не помню точную дату. Но я думаю, что мы прибыли в Аушвиц в конце ноября 1943 г. (По другим источникам – 11 апреля 1944 г. – Э. Г.) Доктор Менгеле начал производить селекцию. "Налево, направо…" – командовал он. С одной стороны находились молодые люди. С другой – женщины, дети и пожилые люди. Я встал к молодым. Мы долго стояли там, пока нам не приказали идти дальше. В тот же день нас отвезли в Биркенау, в лагерь смерти и поместили на карантин. Затем нам были сделаны татуировки номеров заключенных. Мой номер был 182492 – это было мое "новое имя".

В карантинном блоке находились кроме нас пятеро мужчин. Они сообщили нам, что если мы попадем работать в зондеркоманду, то шансов на выживание у нас практически нет, т. к. немцы не были заинтересованы в том, чтобы были живы очевидцы их преступлений".

Заметим, что новый набор в зондеркоманду происходил тогда, когда ее работников полностью или частично уничтожали или когда "работы" становилось слишком много. Весной 1944 г. в Аушвиц начали прибывать многочисленные транспорты венгерских и греческих евреев, и поэтому Леон был направлен на работу именно туда.

"В карантине мы находились месяц. Однажды в наш блок пришли немецкий и еврейский врачи для проведения медосмотра. Так как я говорил по-немецки, мои товарищи выбрали меня переводчиком. Я попросил врачей, чтобы нас не направляли в зондеркоманду.

Через несколько дней пришел молодой немец. Он сказал мне, что ему нужно 200 сильных мужчин для погрузочных работ на железной дороге. Я сказал ему, что греческие евреи, которых было около 200 человек, могут выполнить эту работу. Конечно, я поверил его словам. Я имел в виду, что, если бы мы продемонстрировали немцам нашу физическую силу, мы могли бы ожидать хорошего обращения. Мы тогда были такими наивными…

На следующий день он снова пришел и сказал, что нам следует подготовиться к отъезду. Я сообщил об этом моим греческим друзьям, которые спросили меня о работе, которую предстояло выполнить. Я успокоил их, сказав, что мы останемся вместе и получим за это еду. На следующее утро немец снова был у нас и скомандовал: "Все греки – за мной! " Нас было около 150 человек. Мы пошли вместе с ним. Нас привели в блок, внутри которого находились и другие узники. "Почему вы пришли сюда? " – спросили они.  Мы сказали, что пришли помочь им в работе. "Какие идиоты! – поразился один из них. – О какой работе на железной дороге идет речь?!" Я замер от ужаса. "Вас обманули. Вы находитесь в зондеркоманде". Немцы заперли двери блока снаружи. С тех пор мы были частью зондеркоманды. Вот так мы в нее и попали обманом…

***

Когда мы добрались до своего "рабочего места", нас разделили на группы по пять человек. Когда один узник из моей группы увидел, в чем состоит наша "работа" – сжигание трупов невинных еврейских жертв, – он бросился в огонь. Он не смог смириться с тем, что отныне ему придется сжигать трупы своих еврейских единоверцев…

В первую ночь в блоке узники -"старожилы" рассказали нам о том, что нам здесь предстоит выполнять. Но эти истории были ничем по сравнению с реальностью. Мы были в ужасе, но большинство из нас не думало о самоубийстве. Это решение было бы слишком простым.

На следующее утро мы отправились в лагерь. Мы увидели здание с небольшими воротами. Позже я понял, что немцы душили там людей газом… Мы ждали снаружи около 15 минут, затем нам пришлось открыть двери… Тела начали массово выпадать, и мы начали складывать их на тележку. Тела были нами доставлены к трехметровым ямам, которые нужно было заполнять… Потом немцы залили туда бензин. И подожгли...

Что я могу сказать? Это было ужасно, я даже не могу подобрать слова, которые могли бы это описать... Это было абсолютно ужасно… Меня направили работать в крематории. Сначала в крематорий III. Затем в крематорий II. И я оставался там до конца войны".

В Биркенау зондеркоманда размещалась совершенно отдельно от остальных заключённых, в изолированном блоке № 13. Он был отгорожен от соседнего блока стеной, возле которой всегда стоял охранник.

"Мы не страдали от недоедания, как другие узники Аушвица. Мы проверяли вещи и продукты питания, которые люди привозили с собой, и находили настоящие деликатесы. Наша работа длилась по 12 часов в сутки без перерыва. После рабочей смены нам приходилось отмываться, потому что мы были полностью покрыты нечистотами. Нам давали кусок мыла, и мы также могли переодеться. Спали мы на кроватях. Была в зондеркоманде и своя религиозная жизнь, свой раввин и даян (еврейский религиозный судья. – Э. Г.). Всё свободное время узники молились. С раввином часто спорили, а Б-гу, в основном, отказывали в справедливости и в существовании".

Леону Коэну пришлось вырывать золотые зубы. Не желая это делать самим, немцы выполняли задачу чужими руками. Его "рабочее место" находилось в нескольких метрах от ближайшей печи. В его работу входило раскрыть рот клещами, осмотреть ротовую полость, выдернуть золотые зубы и кивнуть головой: следующий. И так до 60–75 тел за десять минут. Золото очищалось от нечистот, переплавлялось в небольшие слитки и отправлялось в Третий рейх.

Когда Леон впервые осознал, что ему предстояло делать, он чуть не потерял сознание. "Нельзя сказать, что работа "дантистов" была самой тяжелой работой в лагере, но она, безусловно, была самой отвратительной. Со второго дня я работал как автомат, без чувств. Нелегко было раскрывать рты окоченевших трупов и вдыхать отвратительный смрад, исходивший от них. Поэтому неудивительно, что мне часто приходилось делать перерыв, чтобы справиться с тошнотой.

Однажды я пропустил два трупа, имевших золотые зубы. Знаете, что эсэсовцы со мной сделали? Я получил десять ударов по ягодицам – кнутом, в котором в полоски кожи была вставлена металлическая проволока. Они убили бы меня, если бы я снова пропустил золотой зуб. Постепенно я стал... экспертом. Когда я находил золотые зубы большого размера, я незаметно забирал их себе, а потом отдавал их эсэсовцу, который приходил ко мне каждую ночь. Он спрашивал меня, что ему принести для меня на следующее утро. Обычно я просил спиртное или какие-нибудь деликатесы. Он брал золото, приходил на следующее утро с мешком вещей, которые я заказал, и говорил: "Вот, сэр!"

Разговаривая с людьми после окончания войны, Леон часто не мог заставить себя смотреть им в глаза: взгляд опускался ниже и упирался в рот, машинально выискивая там золотые зубы.

***

Участники зондеркоманды знали и понимали, что немцы собираются их истребить. "Мы решили, что весь наш план стоил бы того, если бы хотя бы одному человеку удалось сбежать, – продолжал Леон. – Если бы нам пришлось умереть, то лучше было бы сделать это с честью и с оружием в руках, чем быть с позором брошенными в газовую камеру".

Как неформальный лидер зондеркоманды он принял участие в подготовке восстания вместе с Якобом Каминским, Лемкой Хаимом Плиско, Давидом Кочаком, Джузеппе Барухом, Лейблом Паулем Кацем, Марселем Наджари и Альберто Эррерой. 7 октября 1944 г. около 60 мятежников подожгли крематории и напали на охранников СС с молотками, топорами и камнями.Они убили нескольких эсэсовцев. Около сотни заключенных бежали из Биркенау. Почти все они были схвачены и убиты эсэсовцами.

"Когда бои уже утихли, – вспоминал Леон, – немцы собрали всех оставшихся в живых узников зондеркоманды и объявили, что поскольку мы не участвовали в восстании, то и не будем арестованы или наказаны. Так мы – узники крематория II – спаслись. Тем временем немцы привели наших товарищей из крематория I, осмелившихся сбежать, и застрели их. Нам пришлось сжигать их тела…"

"История этого мятежа достойна быть вписанной золотыми буквами в историю Холокоста. Это была прежде всего победа человеческого духа над всеми попытками немцев сломить его, поместив людей в нечеловеческие условия и, по сути дела, превратив их в скот", – отмечал Гидеон Грейф.

Когда в середине ноября 1944 г. газовые камеры были остановлены, Коэн был зачислен в Abbruchkommando Krematorium – подразделение, ответственное за снос крематориев, в котором работало около 70 заключенных. "Практически все мы участвовали в работах по демонтажу, – рассказывал Леон. – Мы снесли печи, которые были на поверхности земли. Немцы взорвали газовые камеры уже потом, перед тем как уйти из лагеря навсегда".

18 января 1945 г. началась эвакуация лагеря, и несколько тысяч узников, способных передвигаться, были отправлены из Аушвица "маршем смерти". Коэну и другим членам зондеркоманды, к счастью, удалось смешаться с толпой заключeнных и сбежать из лагеря. Они были отправлены в лагерь Маутхаузен, а затем в лагеря Мельк, Линц, Гузен и Эбензее. 6 мая 1945 г. их освободила 80-я пехотная дивизия американской армии.

***

После освобождения Леон долгое время находился в больницах, потеряв здоровье. Ему так и не удалось получить компенсацию от Германии. Это произошло, скорее всего, из-за бюрократических проволочек или халатности соответствующих органов. "Никого не волнует моя ситуация, и никого не волнуют мои права на компенсацию, на которую я имею право как переживший Шоа", – с болью говорил он.

В августе 1945 г. Коэн вернулся в Салоники. "Мне потребовалось много времени, чтобы хоть как-то восстановиться. Я не мог спать по ночам, меня сводили с ума ужасные сны. Я просыпался ночью со страшными криками. Я слышал стоны и молитвы тех, кто задыхался в газовых камерах… Аушвиц был трагедией моей жизни. Прошло много времени, прежде чем я снова взял свою жизнь под контроль".

В 1972 г. Леон переехал в Израиль и поселился в Бат-Яме. Его первая жена Жермен осталась в Афинах. Разлуку с ней он пережил очень тяжело. В его новой семье было двое детей: дочь Лили и сын Жан-Жозе.

"Только моя жена и мой тесть знали об Аушвице. Остальным членам семьи я не мог это рассказать, – вспоминал Леон. – Я должен сказать вам что-то ужасное, но это правда: мы были там как роботы. Мы не думали о том, насколько чудовищным было то, что мы делаем. У нас не осталось никаких чувств. Мы работали как машины. Это было ужасно, это была трагедия. Постоянный контакт с массой умерщвленных может свести человека с ума".

Коэн наряду с Филипом Мюллером и Марселем Наджари был одним из трех участников зондеркоманды, написавших мемуары после войны. Его автобиографическая книга "От Греции до Биркенау. Восстание работников крематория" была написана на французском языке. Отдельные главы из нее были опубликованы на иврите в 1986 г., а английское издание мемуаров вышло в свет в 1996 г.

В 1989 г., перед своей кончиной, Леон успел дать интервью израильскому историку Гидеону Грейфу. Оно вошло в его книгу "Мы плакали без слез".

"К тому времени, как я познакомился с Леоном Коэном, – писал Грейф в своей книге, – этот некогда лихой парень из Салоник уже был сломленным человеком. Он передвигался с большим трудом, его здоровье было нестабильным. Он умер несколько месяцев спустя. Тот, кто был с ним знаком, мог отметить его наиболее выдающиеся качества: предельную честность, порядочность, человечность, достоинство и любовь к тем, кто рядом. Его друзья, с которыми он был в Аушвице, могут подтвердить это. Немцы отняли у него всё, чем он владел в Салониках, но гордость и благородство души отнять не смогли. Те несколько часов, которые мне удалось провести с Леоном Коэном – у нас было всего три встречи, – останутся в моей памяти навсегда. В последний раз, когда мы вели беседу, он лежал в постели и не мог встать. Тем не менее он предпринимал большие усилия, чтобы рассказать о времени, проведенном в Аушвице. Спасибо, дорогой Леон! Следующая глава книги послужит вам памятником".

В августе 1989 г. Леона Коэна не стало. Он скончался в Бат-Яме, в Израиле, в кругу семьи.

Источник: "Еврейская панорама"