Лиора Шварц: Наконец-то появились наши долгожданные гости, которых мы так горячо вам обещали. Андрей Макаревич, лидер рок-группы "Машина времени". Здравствуйте.

Андрей Макаревич: Привет.

Лиора Шварц: И его замечательная супруга Эйнат Кляйн.

Эйнат Кляйн: Приветствую.

Лиора Шварц: Хочу вас поздравить сразу со многими событиями. Четыре события насчитала. Ваш вчерашний юбилей – поздравляю вас, Андрей Вадимович, до ста двадцати, всего самого замечательного. С четырехлетием свадьбы.

Эйнат Кляйн: "Тода".

Лиора Шварц: Льняная свадьба.

Эйнат Кляйн: Льняная?

Лиора Шварц: Я посмотрела, да, льняная.

Эйнат Кляйн: Надо было в лен одеваться.

Лиора Шварц: Но сейчас такая погода… Хочу поздравить с тем, что у вас вышел первый израильский сольный альбом. "Убежище". Ну, и с Ханукой, разумеется. Ханука самеах. Пусть свет победит тьму. Я знаю, что пятнадцатого декабря у Андрея Вадимовича состоится в театре "Гешер" ваш "Неюбилей". Встреча друзей, воспоминания и песни, там обещают много сюрпризов, что-то очень необычное, что это будет за вечер?

Андрей Макаревич: А я сам очень надеюсь на необычность, потому что я сначала вообще не хотел ничего устраивать, меня уговорили. Во-вторых, когда уже уговорили, я понял, что ни в коем случае не надо делать какой-то дежурный юбилей со славословиями, букетами и прочим, поэтому приезжают очень хорошие мои друзья, известные музыканты разные. И не только музыканты. Я не хочу сейчас называть имен, чтобы сохранить сюрприз какой-то, но мы устроим какое-то безобразие, которое мы в общих чертах наметили. Постараемся максимально отойти от официоза.

Лиора Шварц: Я понимаю. Какое-то, Эйнат, принимали участие в подготовке?

Эйнат Кляйн: Никакого! День рождения мужа — это праздник, а не работа.

Андрей Макаревич: Ну разве что вино делала.

Лиора Шварц: А, ну ваше замечательное… Да, известное на весь Израиль. А когда случилась вот эта страшная дата, седьмое октября, я знаю, что Андрей Вадимович был на европейских гастролях. А вы были в Гималаях, и вы мгновенно, ну, не мгновенно, но с очень немалыми трудностями, тут же вернулись в Израиль, чтобы поддержать весь израильский народ. Стали проводить благотворительные концерты, благотворительные мероприятия, Эйнат, давали онлайн-концерты. А вот это единение, которое продемонстрировал весь наш народ, стало ли, Эйнат, для вас, Андрей Вадимович, и для вас, таким большим сюрпризом? Поскольку одно дело — слышать о них, но никогда же такого не было. Другое дело — это вот увидеть это лицом к лицу.

Эйнат Кляйн: Смотри, я в Израиле уже плюс-минус двадцать лет, это не первая моя война, это не первая операция, поэтому я ничего другого от нас и не ожидала. То есть было естественно, что первое, что сделали израильтяне в Гималаях, — это выкупили все возможные билеты на все возможные рейсы, и "Бейт-хабад" очень активно помогал всем быстро вернуться. К счастью, у нас получилось, мне кажется, сделать несколько важных вещей, дел, мы продолжаем их делать, а поэтому нет, для меня это не стало сюрпризом. Я думаю, для Андрея тоже.

Андрей Макаревич: Ну нет, я бы как раз сказал, что на меня это произвело большое впечатление. Потому что в Советском Союзе, потом в России, я привык к тому, что если какое-то общественное движение происходит, то оно происходит по велению сверху. Партия и правительство дали указание, все построились и пошли. А здесь это идет абсолютно от каждого человека, и поэтому это настоящее, и это, надо сказать, очень воодушевляет.

Лиора Шварц: Израильтяне — они какие?

Андрей Макаревич: Они разные (смеется).

Лиора Шварц: Каково быть израильтянином?

Андрей Макаревич: Я думаю, что в него постепенно перевоплощаюсь. Это дело не одного года, совершенно точно. Они разные. Собирательный образ создать трудно, потому что единственное, что их всех объединяет, — это чувство юмора, скорее всего. А дальше начинаются различия. Потому что есть люди расслабленные по-средиземноморски, есть очень собранные. Есть неспешные, есть, наоборот, торопливые. Они разные. Это замечательно.

Лиора Шварц: Вот это единство таких разных людей, которое сейчас демонстрирует весь наш народ, Эйнат, на ваш взгляд, насколько долго оно продлится после того, как война закончится? Может быть, мы что-то вынесли для себя такое, что больше мы не позволим себе вернуться к тем дрязгам, которые были?

Эйнат Кляйн: Знаешь, очень бы хотелось сказать: теперь-то мы стали новой нацией, новым народом, мы наконец-то осознали, поняли все наши ошибки. Но знаете, Лиора, какой мой любимый текст в "Танахе"?

Лиора Шварц: Какой?

Эйнат Кляйн: "Коэлет", "Экклезиаст". Ничто не вечно под Луной, ничто не ново под Солнцем. Поэтому это, конечно, не первая "собирательная" война Израиля, к сожалению, и не последняя. Мне бы хотелось, чтобы мы смогли эту рану как-то залечить. Это единственное мое сейчас желание, потому что я думаю, что мало кто сегодня в Израиле понимает пока, как это сделать.

Лиора Шварц: Да. У вас есть песня, Андрей Вадимович, "Молитва" на иврите. И я знаю, что вы "Атикву" пели на ваших благотворительных мероприятиях. Творчество на иврите — как оно воспринимается? Многое же зависит все-таки от восприятия языка?

Андрей Макаревич: Я нахожусь в процессе овладения языком. Для меня это процесс небыстрый оказался. В данном случае "Молитву" перевел (говорят, что очень хорошо перевел) Боаз Оснис. И я не настолько владею поэтическим языком, чтобы оценить качество поэзии на иврите. Но те люди, которые владеют, говорят, что перевод очень хороший. И с одной стороны, мне кажется это естественным, что если человек считает себя гражданином страны, живет здесь, он должен петь на иврите. Ну как бы это язык страны, в которой он живет. Во-вторых, мне это помогает ускориться в языке, честно вам скажу.

Лиора Шварц: А сейчас у вас какая стадия?

Андрей Макаревич: А мы в какой шкале считаем?

Лиора Шварц: Ну, можете изъясняться, скажем, в общественных заведениях?

Андрей Макаревич: Нет, это конечно, объяснить самое простое я могу. В общем, я могу кое-как говорить. Вот когда со мной начинают говорить, тут мне сложнее, потому что понимать сложнее, чем говорить самому. Но пройдем и через это.

Лиора Шварц: Вопрос такой. Вот любая война, она не только отсеивает тех, с кем тебе не по пути, это вот как в вашей песне, когда достал телефон из камеры и стер его туда, но и открывает часто многих людей с лучшей стороны. Война в Украине и вот то, что произошло, эта трагедия седьмого октября, — она, может быть, именно подсветила вам тех людей с лучшей стороны, от которых вы как бы этого и не ожидали?

Андрей Макаревич: Ну, что касается Украины, у меня там очень много друзей, старых друзей не один десяток лет. И могу сказать, что никто из них не обманул моих ожиданий. Они все в очень активной форме помогают своей стране, кто чем может. А что касается каких-то российских… Ну вот, например, я от Макса Покровского совершенно не ожидал такой социальной активности. Мне казалось, что это классная рок-группа, но все-таки развлекательная. А ни фига, оказалось, что вот так вот.

Лиора Шварц: Сейчас большая волна антисемитизма в мире, и в нем как-то так замарались люди и организации, целые вузы, те учреждения, от которых, в общем-то, нельзя было, честно признаться, ожидать… Вот эти все отвратительные антисемитские демонстрации. Вопрос такой к вам. Мир стремительно глупеет? Мир всегда был глуп? Либо удельная масса глупцов всегда одинакова, плюс просто демографически их становится больше? Такое ощущение, что улицы Европы заполонили глупцы.

Эйнат Кляйн: Самое страшное — я думаю, что это произошло с появлением интернета. Мы просто вдруг об этом узнали. Но вообще мне, как человеку, который привык считать академию какой-то истиной в последней инстанции, довольно страшно наблюдать за тем, что происходит сегодня в университетах. И не то чтобы ожидали — не ожидали, но мне кажется, что, конечно, все это возмутительно совершенно. Я надеюсь, что вовремя все смогут опомниться и очнуться и все-таки стабилизировать то количество безумия, которое сегодня на нас выплескивается.

Лиора Шварц: А есть шанс, Андрей Вадимович, что мир все-таки в какой-то момент начнет умнеть? Глобально я бы даже поставила вопрос: мир может прогнуться под нас?

Андрей Макаревич: Хотелось бы верить. Вообще я сторонник волновой теории. Поэтому все идет такими синусоидами, и у каждого события свой шаг. Так что если случается в мире массовое затмение мозгов, то теоретически должен быть и обратный процесс. Я надеюсь его дождаться при своей жизни.

Эйнат Кляйн: Слишком часто начало случаться. Какая-то периодичность такая, это уже не синусоида…

Андрей Макаревич: Это одна штука такая, которая, по-моему, сейчас дошла до низа.

Лиора Шварц: Все-таки мы внизу. Значит, хуже уже не будет, либо дно еще может быть пробито?

Андрей Макаревич: "Будет! Будет!" — радостно кричал оптимист. Нет, я надеюсь, я всегда надеюсь на лучшее. Честно.

Лиора Шварц: В России, в вашей прошлой жизни, вы занимали достаточно активную позицию по ряду политических вопросов, по ряду гражданских в том числе. Можно ли ожидать, что сейчас, когда вот этот вот "израэлизм" полностью вас захватит, со временем мы увидим вас, может быть, в общественных каких-то движениях, по каким-то общественно значимым темам социальным, а то и берем выше — политическим? Может ли такое быть?

Андрей Макаревич: Моя общественно-политическая жизнь в России сильно демонизирована. Я всю жизнь старался держаться как можно дальше от политики и от политиков. Другое дело, что когда мы с ними совпадали в каких-то глобальных, базовых вопросах, естественно, я не вмешивался в процесс, а они старались меня и мою известность использовать. На то они и политики. Я человек наивный и доверчивый, поэтому несколько раз на это велся. А вот когда они начинали делать что-то, что шло вразрез с моими представлениями о добре и зле, тут я позволял себе об этом говорить. Но, к сожалению, последние восемь лет как-то все шло по наклонной вниз. Шло, шло и пришло ко дну.

Лиора Шварц: Привет дну. А вот здесь все-таки у нас очень много тем, страна маленькая и очень такая кипящая, насыщенная. Даже не политикой, но здесь вот, мне кажется, ваша натура сможет оставаться в стороне от многих вопросов, которые у нас, в нашем обществе, стоят на повестке?

Андрей Макаревич: Я вам скажу, что в Израиле есть такая, на мой взгляд, довольно странная традиция. Если ты здесь прожил меньше двадцати лет и начинаешь что-то критиковать, тут же получаешь по губам от израильтян, которые живут тут давно, они считают, что это право надо заслужить. Ты тут поживи, полюби свою новую родину, а потом будешь уже наравне со всеми рассуждать на эту тему. Я с этим не вполне согласен. Если я вижу, что это не работает или это работает плохо, я имею такое же право сказать об этом, как человек, который здесь живет всю жизнь. И это не значит, что я не люблю Израиль. Наоборот, я его люблю и поэтому хочу, чтобы он стал лучше.

Лиора Шварц: Вы уже делаете его лучше.

Андрей Макаревич: Ну, во всяком случае, наблюдений много за два года.

Лиора Шварц: И это все выливается в песнях.

Андрей Макаревич: Пока ничего не написал, я все-таки отчасти прислушиваюсь. Ну хорошо, поживу еще несколько лет.

Лиора Шварц: Да, но "Молитва", она на иврите, и вот мне показалось, что там, и вообще, знаете, я вот прослушала вашу песню, и там говорилось: "Я вам расскажу про страну". Понятно, про какую страну речь идет, но когда я ее слушала, что, в общем-то, это не только про Россию, это может быть отнесено, вот если мы сейчас посмотрим на власть ХАМАСа в той же Газе, создается впечатление, что зло — оно в принципе такое вот стандартное, такое вот оно как-то везде действует, лекалами.

Андрей Макаревич: Я слишком мало знаю о власти ХАМАСа в Газе, чтобы писать об этом песню.

Лиора Шварц: Ну так совпало, что так получилось…

Андрей Макаревич: Да, ну иногда что-то совпадает — наверное. Тут я принимаю на веру ваши слова. Я-то думал о России.

Лиора Шварц: Ну там очень похоже. Провести очень много можно параллелей, вот это тоталитарное государство. Очень хочу поговорить про маленького, про Эйтана.

Эйнат Кляйн: Про маленького мы бесконечно готовы говорить.

Лиора Шварц: Как он поживает? Что он уже умеет говорить, ему год и восемь?

Эйнат Кляйн: Ему год и восемь, а первое слово в жизни, которое он сказал, было таким: "Да-а-а". Вот прямо эту интонацию он не меняет. Ну теперь он набрал словарный запас в виде "папа", "мама", "дай", "на". Ну, в общем, какие-то "би-би".

Андрей Макаревич: Главное, что он понял, — что "да" — это совсем не значит, что надо соглашаться на все, что тебе предлагают. Раньше для него это было просто выражением позитива. "Эйтанчик, выпить хочешь?" - "Да". Нет, сейчас он подумает и сделает так (мотает головой).

Лиора Шварц: То есть все-таки нет. Вы общаетесь с ним на русском языке?

Эйнат Кляйн: Да, дома. Да, мы говорим с ним по-русски. Садик у него на иврите, мультики если какие-то, он слушает в машине песни — стараюсь, чтобы это был или английский, или русский. Ну, в общем, мы стараемся.

Лиора Шварц: Есть какие-то уже творческие задатки у человека замечательного, которого мы видим сейчас на наших экранах?

Эйнат Кляйн: Творческих задатков очень много. Он очень любит играть на пианино и на гитаре. Но это, скорее, наверное, к Андрею вопрос, как у него с творческими задатками.

Андрей Макаревич: Все родители считают, что именно их ребенок самый лучший, самый талантливый, и все своих детей примерно одинаково хвалят. Поэтому вот я специально воздержусь, ничего говорить не буду.

Лиора Шварц: А я знаю, что помимо того, что вы музыкант, вы еще и художник. И вот я посмотрела — одна из ваших работ, там явного славянского типа человек держит фигурку такого человека, похожего на бухгалтера, и говорит, что я разве антисемит, да у меня друг еврей. Помимо всех этих антисемитских всплесков, которые мы видим во всем мире, есть же наверняка еще просто вот такой вот бытовой, не сильно громкий антисемитизм. И мне кажется, вы это пытались отразить в вашей работе.

Андрей Макаревич: Я, честно говоря, не вкладываю какую-то излишнюю социальную нагрузку в свои работы, правда. Я как раз стараюсь голову выключить, поэтому рука сама решает, что ей рисовать. Но если в мире это происходит, рука сама это и рисует. Рука сама решает, как. Так что жалко, что приходится… Не приходится, а вот возникают вдруг рисунки на эту тему.

Лиора Шварц: Да, рука-чревовещательница.

Андрей Макаревич: Да, только она не из живота, она откуда-то, видимо, сверху слушает.

Лиора Шварц: Да, это правда. Эйнат, секрет счастливого брака? Я поделюсь таким наблюдением. Я вот давно на вас подписана на "Фейсбуке". У меня такое впечатление, знаете, что вы вот как бы вот жили, два мира, и в какой-то момент, ну, пафосно прозвучит, знаете, как будто в один мир, как будто пазлики сошлись как-то так вот. Как найти любовь, Эйнат? От женской аудитории вопрос. И как жить счастливо с любимым человеком? В чем секрет?

Эйнат Кляйн: Тяжелый вопрос (смеется). Мне нравится ваша ассоциация, но у меня она скорее другая. В одном из моих любимых фильмов огромная голубая планета врезалась в планету Земля, обе были прекрасные, но финал был ярким. Вот моя ассоциация. Потому что две вселенных, но понятно, что пересекающихся довольно редко, в этот раз пересеклись. Секреты — я не знаю, Лиора, у меня прямо нет секрета.

Андрей Макаревич: Я расскажу. Надо в ночь полнолуния вырвать у себя три седых волоска, найти. Пойти в лесную чащу, под дубом их зарыть, три раза повернуться вокруг своей оси.

Лиора Шварц: Я записываю, помедленнее.

Андрей Макаревич: И произнести заветное желание, и обязательно сбудется, и с женой будет так хорошо…

Эйнат Кляйн: Кто из нас не рвал волосы…

Лиора Шварц: Я думаю, что все наши телезрители обязательно воспользуются этим замечательным рецептом. Наконец-то мы узнали этот секрет. Я благодарю вас. Очень-очень жаль, что у нас вот так немножко получилось со временем. Огромное-огромное вам спасибо, вы стали нашей очередной такой свечой седьмой в нашей "ханукие". Огромный подарок для наших всех зрителей, еще раз поздравляю с юбилеем, со всеми радостными событиями и желаю вам всего-всего самого хорошего. Спасибо большое.