Это интервью я записала два месяца назад в Праге. Тогда, когда мир еще был открыт и относительно безопасен, проводились шахматные турниры и даже кинопоказы.

Вот на таком мероприятии организаторы решили показать фильм "61-й альбом" о матче на первенство мира по шахматам 2012 года. Нас с мужем, Борисом Гельфандом, героем этой картины, пригласили в качестве почетных гостей. Туда же прибыл и режиссер фильма, Халиль Эфрат.

Между показами мы сидели с Халилем в баре гостиницы, пили кофе и беседовали. Вот такой разговор получился у меня с израильским режиссером, сценаристом и монтажером, обладателем премии "Эмми" и лауреатом Международного кинофестиваля в Иерусалиме.

- Халиль, как вам пришло в голову снять фильм о такой незрелищной, неинтересной, непривлекательной вещи, как шахматы?

- Я люблю шахматы. Я играю каждый день в онлайне, правда, делаю это плохо. Я помню, когда впервые встретился с Борисом, и он со смехом рассказал, как иногда встречает игроков, которые тридцать лет играют одни и те же позиции и остаются на том же уровне. Ему было смешно, а мне было не очень весело. Потому что я как раз их тех шахматистов, которые за тридцать лет не достигли никакого прогресса. Но я очень люблю эту игру. А идея пришла как-то спонтанно. Буквально за пару месяцев до матча на первенство мира я увидел статью в газете "Гаарец". До этого я не следил за большими шахматами, не знал, кто такой Борис и никогда не думал, что мне придет в голову мысль снять о нем фильм. Мы с моим коллегой обратились с просьбой о выделении бюджета на это кино. И, так как у нас была к тому времени уже хорошая репутация в израильской киноиндустрии, нам без проблем дали деньги. Так это и началось. На тот момент у нас не было ни одной идеи, что с этим делать дальше. Как снимать, кого снимать, как строить фильм о шахматах. Это была в чистом виде авантюра, на которую мы решились, честно говоря, плохо подумав перед этим. Вообще, для меня это нехарактерно. Я не из тех режиссеров, кто приходит на съемки без подготовки, без идеи фильма. Но в этот раз получилось все настолько спонтанно и быстро, что не было даже времени подготовиться.

- И какие идеи возникли?

- Сначала мы думали, что нужно попытаться воссоздать процессы, которые происходят в голове у шахматиста во время партии. А так как я знал, что приближаться к нему во время матча у меня не было возможности, это было условие, которое мне поставили с самого начала, то я подумал, что попытаюсь выразить его мысли при помощи архитектуры. Я решил, что полечу в Москву, буду снимать разные здания, которые каким-то образом напоминают шахматные фигуры, а потом смонтирую так, чтобы это выглядело как шахматная партия. У меня в тот момент не было никакого представления о том, что такое шахматный матч. Что это абсолютно неинтересно с визуальной точки зрения: два человека сидят друг напротив друга и часами двигают фигуры. Ну как из этого сделать кино? Когда я увидел это своими глазами, то понял, что влип. Я просто испугался. У меня не было фильма. У меня был бюджет, сотрудники, время. А фильма не было. Кроме того, мой партнер отказался от участия в этом проекте. Я остался один.

- Ужас.

- И никто не представлял себе, как этот фильм сделать. Мне предлагали: ну пойди в шахматную школу, поговори с детьми, покажи, как они играют в шахматы. А потом покажи Бориса, который прошел этот путь и стал претендентом на звание чемпиона мира. Это все звучало неплохо, но я понимал, что это не то. Что это не мое. Что я должен найти какой-то другой ход, который выразит и драму, происходящую на доске, и все те события, которые происходили за кулисами. То, что не видно окружающим.

- В тот момент, когда вы поняли, что у вас нет идеи фильма, вы не пожалели о том, что взялись за этот проект?

- Нет. Меня завораживала атмосфера матча, весь тот накал страстей, который происходит за доской. Мне очень нравилась Москва, куда я приехал впервые. Кроме того, я большой поклонник русской культуры, русского языка. Мои предки приехали из Венгрии и Польши, но что-то меня всегда привлекало в русском юморе, в интеллектуальной силе, которая скрыта в этой культуре.

- А как вы решились снять фильм полностью по-русски, не зная языка?

- Это было интересно. Хотя у меня уже был опыт работы на чужом языке, даже на китайском. У меня была хорошая команда, ребята, которые говорят по-русски. К концу съемок у нас закончились деньги, и я не мог платить профессиональному переводчику. Поэтому мы наняли пять русскоговорящих студентов, которые перевели буквально каждое записанное слово. А потом продюсер фильма сидела часами и выбирала тексты, фразы, из которых потом мы монтировали кино. Это была очень сложная кропотливая работа, потребовавшая гораздо больше времени и усилий, чем мы предполагали. А еще мне вначале казалось, что русские люди, которых я встречал в Москве, чем-то недовольны. Но мне объяснили, что это такая манера общения, ничего личного.

- Да, люди в Москве умеют выразиться так, что можно понять без слов.

- Нет, со мной все были очень вежливы и радушны. Просто мне было непросто приспособиться к русской речи. У меня был такой забавный случай. Возникла идея: фильм будет крутиться вокруг истории трех друзей, которые когда-то начинали вместе играть в шахматы. Один из них стал претендентом (Борис Гельфанд), другой комментатором (Илья Смирин) и третий – олигархом, который организовал этот матч (Андрей Филатов). И при встрече со Смириным и Филатовым я решил растопить лед, познакомиться поближе и сказал, как бы невзначай: "Ну, вы старики, а я по сравнению с вами молодой". А мы одного возраста. Они посмотрели на меня так, что я понял, что сморозил какую-то глупость. И моя помощница, которая сидела рядом и переводила, сделала страшные глаза и зашептала: "Что ты такое несешь! Нельзя такое говорить вслух!" Для меня это была всего лишь шутка, попытка как-то сблизиться, завязать беседу. Но мне сразу объяснили, что такие шутки не подходят. И с того момента я почувствовал, что Филатов, главный спонсор матча, не воспринимает меня всерьез.

- То есть еще один замысел был разбит.

- Да. Сейчас я сам удивляюсь, как я решился на это: снять фильм о шахматах по-русски, да еще и без главного героя. Но в этом-то то и весь интерес: сделать то, что до меня никто не делал. И сделать это так, чтобы получилось хорошо. Это была непростая задачка, нужно было постараться ее расколоть. Я вообще из тех людей, кто постоянно ставит перед собой сложные задачи. Это такой экзамен на мужественность, на выживаемость. Мне сложно это объяснить, но я так живу. Я вообще человек достаточно рисковый. Я никогда не работал на "нормальной" работе, со стабильной зарплатой и всеми бонусами. Я все время нахожусь в поиске, в создании новых проектов. Недавно я подумал: а не заняться ли мне новой карьерой? Вот совсем новой, в совсем другой области? Я никогда не волновался по поводу денег. Не потому, что у меня их много. А потому, что я знал, что всегда смогу заработать на жизнь. Но мне интересно не просто жить, мне важно жить на всю катушку.

- А как вы в кино попали?

- Это тоже было спонтанное решение. Я втянулся в этот мир, мне понравилось. Я и до этого обожал кино, но не могу сказать, что это было мечтой всей моей жизни. Нет, я подумывал насчет психологии, может быть, что-то связанное с искусством. Да я до сих пор смотрю по сторонам – может, там что-то интересное, что я упускаю?

__________________________________________________________

ПЯТУЮ ВЫИГРАЛ 

Гурзуф, лето, сумерки. В маленькую душную будку, которая служит дежурной частью, влетают двое отдыхающих. Вид у них подавленный и отчаявшийся, но в глазах надежда.

Скучающий милиционер, красный от жары, в расстегнутой рубашке, встречает их осоловевшим взглядом.

— Сын пропал, — заявляет с порога мужчина. — 9 лет. Был одет в синие плавки. И все.

— Когда пропал? — вяло интересуется милиционер.

— Сегодня. В три часа были на пляже, потом мы с женой отправились переодеваться в кабинку и с тех пор его не видели.

— Вы что ж, ребенка одного на пляже оставили?

— Не совсем, — вступает в разговор женщина. — Он был с мужчиной.

— Посторонним?

— Ну как сказать… Сегодня на пляже познакомились.

— Так, вы оставляете девятилетнего ребенка на пляже с неизвестным мужчиной. — Милиционер вытер рукой блестящую от пота лысину. — Что они делали?

— В шахматы играли.

— Вы что, издеваетесь? — милиционер аж стукнул пухлой ладошкой по столу. — Вы оставляете ребенка на пляже с неизвестным мужчиной и заявляете, что они играли в шахматы?

— Так точно, — отвечает убитый горем отец.

— Ладно, оформим протокольчик. Как, говорите? Синие плавки?

— Синие.

— Пойдем, — кивает он в сторону пляжа. — Серого искать будем. Он у нас отвечает за розыск пропавших.

Они идут через пляж в какой-то тайный закуток, где стоит плитка с чайником, старая кровать и деревянный стол. На потолке висит одинокая лампочка. На единственном стуле сидит мальчик в синих плавках. На столе — шахматная доска. Вокруг собралась приличная кучка зрителей.

Сержант Серый, голый по пояс, с бледным лицом и всклокоченными волосами, сидит на кровати и отчаянно лупит по кнопке шахматных часов. Фигуры летят с бешеной скоростью, кнопка стучит не переставая, зрители издают невнятные звуки, а лейтенант громко матерится.

— Боренька! — вскрикивают родители.

Лейтенант со стоном хватается за голову, а Боренька, уставший, но довольный, отрывает взгляд от доски и объявляет:

— Пятую выиграл.

Отрывок из книги "Как накормить чемпиона?"

________________________________________________________________________

- Как израильская публика, израильские критики приняли фильм?

- На мой взгляд, очень хорошо. На Международном кинофестивале в Иерусалиме мы получили первое место за "Лучшую режиссуру". Это было неожиданно и очень важно. В израильской киноиндустрии очень любят политические темы. Как правило, фильмы, посвященные армии или взаимоотношениям с нашими соседями, получают призы. И тут – высшая награда за фильм о шахматах! Это было абсолютно нестандартное решение. "61-й альбом" — это ведь, по сути, семейная история. Отношения между сыном и отцом, между советской властью и евреями, между огромным талантом и долгой дорогой до вершины карьеры. Это история о человеке, то, что касается всех. Видимо, поэтому этот фильм и признали лучшим.

- Я не могу смотреть этот фильм, потому что я все время плачу. Мало того, что он переносит нас на несколько лет назад, к матчу на первенство мира, который стал, безусловно, одним из самых важных событий нашей жизни. Но это еще и история о большой любви. Прежде всего, отца к сыну.

- Да, эта идея возникла, когда я увидел альбомы. Это совершенно уникальная вещь – шестьдесят альбомов, которые отец посвятил сыну. Когда я их увидел, то понял – вот оно, то, что я искал так долго! Мы взяли эти альбомы, отнесли домой к оператору. Начали снимать. Это был подарок небес! Потом еще появились тренеры Бориса, которые сопровождали его с самого детства и теперь приехали в Москву, чтобы его поддержать. Они, уже пожилые, плакали после его победы. Это было так трогательно! А от этого уже возникла и идея показать его семью – его разговоры с дочкой, когда она рассказывает о своих оценках в школе, а он о том, что выиграл партию. Это все как бы завершило образ: из сына, ученика он превратился в отца и практически чемпиона мира. Ему не хватило самой малости, к сожалению.

- Да, и вы добавили один отрывок, которого не было в реальности. Как будто отец разговаривает с сыном после матча.

- К концу фильму я понял, что у меня нет финального аккорда. Поэтому я придумал текст, который отец говорит сыну, чтобы поддержать в трудный момент. Я страшно боялся, что Борис обнаружит эту самодеятельность и разозлится на меня. Но он, к счастью, не обратил на это внимание. Или сделал вид, что не обратил.

- Вы гордитесь этой работой?

- Да, я думаю, что это одна из моих удач.

__________________________________________________________________

ОТЕЦ

Абрам Гельфанд оставил после себя шестьдесят альбомов, посвященных любимому сыну.

Сотни страниц исписаны его четким и аккуратным почерком. Каждая партия запротоколирована и сохранена в архиве. Каждая деталь жизни Бори — билет на автобус, статья в газете, фото с турнира — тщательно внесена в его жизнеописание, вместившееся в шестьдесят толстых альбомов. Это история не только одной семьи, в которой рос способный ребенок, это летопись целого поколения.

В конце жизни Абрам был очень болен. Но до последнего дня продолжал он составлять альбомы, и в этой работе он черпал силы для того, чтобы жить.

Мать Бориса, Нэлла, однажды позвонила и сказала: ты должен приехать. На следующий день Борис вошел в дом родителей. Он заглянул в маленькую комнатку отца. Ящики, заполненные бумагами. На каждом аккуратная табличка: турниры, семья, дети, газеты. Деревянный шкаф, заставленный кубками — его победами. На старом столе — фотографии Бореньки. Над кроватью — большой портрет его. Он улыбается и держит в руках шахматную фигуру. Запах лекарств, болезни, усталости и тоски. Изможденный отец лежит на кровати. Он не говорит, не ест, не двигается. Он дышит тихонько-тихонько. Борис садится рядом и смотрит, не произнося ни слова. Вдруг Абрам открывает глаза и пытается подняться. Каждое движение дается ему с трудом, вызывает боль. С сухих губ срывается:

— Слава Богу, ты приехал.

Он всегда верил в Бориса. Он знал, что однажды сын сыграет матч за звание чемпиона мира по шахматам. Но увидеть это ему было не суждено.

Из книги "Как накормить чемпиона?"

__________________________________________________________________

- После того, как вы построили достаточно успешную карьеру в Израиле, вы решили вдруг резко изменить свою жизнь и уехали с семьей в Америку. Почему?

- Мне сделали хорошее интересное предложение, и я решил попробовать. Мы с женой решили рискнуть. Поставили на кон все наши сбережения, репутацию, имя, которое уже было к тому времени. И решили начать все с начала. Сбережений наших хватило бы на жизнь в Нью-Йорке в течение двух лет. И мы подумали, что за два года все более-менее устаканится. И так оно и произошло. С точки зрения профессиональной мы, конечно, сделали резкий скачок в карьере. Моя жена даже более успешна сейчас, чем я. Америка – это, конечно, другой уровень киноиндустрии, это высшая лига. Но и с точки зрения культурной и политической я не чувствовал себя в Израиле комфортно. Военная эстетика, еврейская тема – мне это не нравится. Мне не нравится то, что происходит в стране, куда она движется, какая политика здесь проводится. Я не считаю правильным, что мы были вынуждены бегать с детьми в бомбоубежище, хотя мы жили в Тель-Авиве, и воспитывать их с ощущением, что это нормально. Это ненормально. Поэтому мы решили, что для нас и для наших детей Америка – это лучший выбор.

- А как вы себя чувствуете в качестве иммигранта? Мы-то знаем, что это такое. А для вас как?

- Непросто. Множество культурных различий. Например, люди не смотрят друг другу в глаза. Меня это раздражало поначалу, потом привык. Каждый думает о себе. Нет тех тесных, близких связей, к которым я привык в Израиле. Дети встречаются только по предварительной встрече, о которой договариваются за две-три недели. В гости приглашают строго на определенное время, и через два часа просят удалиться. Отношения очень регламентированные, холодные и предельно вежливые. Это не как в Израиле, где тепло и просто. Нет, в Нью-Йорке атмосфера совсем другая. Я уже не говорю про систему здравоохранения. Конечно, нам не хватает общения. Но мы постепенно привыкаем.

- В Америке принципиально иной подход к искусству, чем в Европе и в Израиле в том числе. Там нет министерства культуры. Государство не имеет никакого отношения к тому, кто и на какие деньги снимает фильмы, пишет песни или танцует. Вы работали в обеих системах и можете сравнивать. Какая вам больше нравится?

- Я не могу точно сказать, потому что я не занимаюсь поиском денег в Америке. Меня приглашают на проекты, где платят гонорары. Например, фильм Trophy, где я был монтажером, получил престижную телевизионную премию "Эмми", аналог кинопремии "Оскар". Я пока не снимал фильмы самостоятельно. В Израиле киношный мир очень маленький, там все друг друга знают. Деньги тем добыть несложно, но это будут маленькие деньги. Сегодня я просто не могу себе представить, как с таким крошечным бюджетом, который у меня был, я смог снять полноценный фильм. Для Америки это просто звучит смешно. У меня сегодня есть большая привилегия - не знать, не интересоваться, не видеть того, что происходит в Израиле.

- Может быть, вы просто устали быть израильтянином?

- Да. Я устал от Израиля, устал от политики. Я не хочу быть частью стада. Я всегда жил своей жизнью, шел своим путем. Я волк-одиночка. Ну, или черная овца, как вам больше нравится.