Лет 20 тому назад, когда я только что приехала в Израиль и работала в магазине здорового питания, со мной часто делила пересменки Ниви, религиозная марокканка.

Ниви была хрупкая красавица, чрезвычайно чувствительная и музыкальная, чрезвычайно верующая и чрезвычайно склонная к мистике. Глядя на нее, я регулярно вспоминала рекомедацию одного православного старца, данную такой вот юной барышне, склонной улетать в небеса: “Замуж, замуж срочно!”.

В Марокко она не была, но мечтала попасть, а все марокканское как-то так шло к ней, так отвечало ее тончайшим внутренним колебаниям, что так оно во мне навсегда и отпечаталось: марокканское - это Ниви, это ее красота и талант, нежное изящество души, взыскующей какой-то особенной женской истины.
У всякого, конечно, свое Марокко.


Своя Россия, свой Израиль.

От нее я, кажется, впервые услышала о том, что пришлось пройти сефардским репатриантам в 50-е годы - о жестяных бараках, литре воды на душу населения, 50% детской смертности, украденных младенцах (там были не только йеменские дети).

И о перманентной травле, дискриминации, целенаправленных усилиях задавить, задушить все это богатое, восточное, цветущее через край в марокканской душе.

Марокканцем было быть… стыдно.

Нет, я не шучу.

Правда, стыдно.

Все это я понимала, но относила больше к 50-м годам, пока в один не очень удачный для Ниви день не обнаружила, как я ошибаюсь.

Она, наверное, то ли недоспала, то ли не поела, то ли просто устала. В общем, была чуть нервнее, чем обычно.

В магазин зашел очень милый, очень интеллигентный ашкеназский покупатель, который оплатил счет и захотел сказать нам какую-нибудь любезность. Поговорив со мной, он задал Ниви вопрос:
- А вы, наверное… вы марокканка, да?

Ничего не понимая, я наблюдала, как ее гигантские глаза наполняются слезами, губы начинают дрожать, как срывается она с места и убегает в закуток для персонала.
Извинившись перед пораженным покупателем, я поспешила за ней.

Она рыдала на моей русской гойской груди, дрожала и говорила:
- Марокканка, конечно! Я для него могу только прислугой быть! Я для него человек третьего сорта!

- Да ты что, рехнулась? - спросила я ее, основательно встряхнув за плечи, - Кто тебе дал право объявлять его расистом? Может, он марокканскую музыку любит. Или хотел твои прекрасные глаза похвалить.

- Всю жизнь, - бормотала она, продолжая рыдать, - Всю жизнь… Но ведь ты-то меня понимаешь!

О да, я ее понимала!


Меня к тому времени МВД уже три года прикладывало фейсом об тейбл по “подозрению в фиктивном браке”, не принимая никаких моих доказательств, но в подробностях объясняя, сколько русских женщин понаехало тут работать на панели.
В какой-нибудь неудачный день я тоже могла вот так же рыдать от одного только слова “русская”.

В государстве, где регулярно сажают министров за воровство и взятки, есть только один способ продолжать воровать: разделяй и властвуй.

Дери и прочие ему подобные очень успешно его практикуют.

Но зачем же нам, русским и марокканцам (йеменцам, эфиопам, арабам) на него вестись?

Ведь мы-то друг друга понимаем.


 



Источник: "РеЛевант"