В общественном мнении СССР творцами советской атомной и водородной бомб считались русские ученые Игорь Курчатов и Андрей Сахаров. При этом забывали упомянуть, что главным конструктором и научным руководителем сверхсекретного центра по созданию ядерного оружия "Арзамас-16" на протяжении более 45 лет был выдающийся физик  еврей Юлий Борисович Харитон.

Сын чужаков-эмигрантов

Он происходил из семьи еврейских интеллектуалов. Его дед Осип Харитон был купцом первой гильдии в Феодосии. Отец Борис Осипович работал журналистом в Украине, позже перебрался в Петербург, стал редактором газеты "Речь" – органа партии кадетов, за неугодные публикации не раз попадал в следственный изолятор "Кресты". Женился на актрисе МХАТа Мирре Яковлевне Буровской, блиставшей в "Синей птице" Метерлинка. 14 февраля 1904 г. в Петербурге у них родился сын Юлий. Но три года спустя брак распался, Мирра уехала лечиться в Германию и вышла там замуж за психотерапевта-сиониста Макса Эйтингона. Когда к власти пришел Гитлер, они перебрались в Палестину. А Юлик остался с отцом, который сам растил и воспитывал сына.

При большевиках либеральную "Речь" закрыли, и коллеги выдвинули Бориса Харитона директором Дома литераторов в Петрограде – организации взаимопомощи писателей. Выступления там В. Маяковского произвели сильное впечатление на подростка Юлика Харитона, посещавшего литературные вечера. "Я не очень любил его стихи, не понимал их. Но вот поэт вышел на сцену и начал читать. Это было потрясающе! Я вернулся домой и достал томик его стихов. С тех пор он стал для меня одним из самых любимых поэтов. Мне посчастливилось слышать и Блока, видеть на сцене Качалова".

С 13 лет Юлий вынужденно совмещал учебу в реальном училище с работой курьером, письмоводителем в библиотеке, учеником механика и монтером на телеграфе. Причем в училище перескочил один класс.

По окончании учебы в 1919-м он пытается поступить в Технологический институт, но его не берут туда по молодости. А уже через год 16-летний Харитон – студент электромеханического факультета Петроградского политехнического института. Он вспоминал: "Мне повезло, я попал в поток, где курс физики читал академик Абрам Федорович Иоффе. Прослушав две-три его лекции, я понял, что самое интересное не электротехника, которой я в то время увлекался, а физика. И не я один, а буквально вся аудитория с волнением слушала то, что говорил Иоффе. После первого курса я перешел на другой факультет. Абрам Федорович поручил нескольким студентам составить и в дальнейшем прочитать на семинаре рефераты. Мне досталась тема „Работы Резерфорда в области строения атома“. Это было первое знакомство с ядерной физикой, интерес к которой никогда уже потом не покидал меня".

В те годы в стенах института собрался цвет будущей отечественной физики. Руководитель Харитона молодой физикохимик Николай Семенов, в будущем дважды Герой Социалистического Труда, пригласил талантливого студента в свою лабораторию электронных явлений при Физико-техническом институте (ФТИ), директором которого был Иоффе. Харитон согласился, хотя жил в центре Петрограда, а до ФТИ было восемь километров и часто приходилось идти пешком туда и обратно в дождь и в метель. "Бывало, заработаешься допоздна, оставался на работе на ночь и спал на лабораторном столе". В 1924-м вышла его первая научная работа, посвященная изучению критической температуры конденсации металлических паров. Еще в 1920-м Семенов в дружеской компании сказал: "Открытий на наш век хватит. Вот Юлий, – он показал на своего практиканта, – лет через десять-двадцать такое откроет – самому Эйнштейну не приснится!" Это пророческое заявление восприняли тогда как шутку.

В 1922-м Борис Осипович Харитон был выслан из страны по указанию Ленина в числе 200 "идеологически чуждых" интеллигентов ("философский пароход"). Он оказался в Берлине, писал корреспонденции в рижские издания, в середине 1920-х переехал в столицу Латвии и в 1929-м возглавил там русскоязычную газету "Сегодня вечером", при диктаторе Ульманисе подвергавшуюся гонениям. После советской аннексии Латвии в 1940-м он был осужден на семь лет каторжных работ и умер двумя годами позже в ГУЛАГе. Обо всём этом сын узнал лишь спустя многие годы. А органы госбезопасности, несмотря на "запятнанную анкету" Юлия Харитона, вынуждены были считаться с его возраставшими заслугами в науке.

Взрывной научный рост

В 1925 г. он окончил Политех с дипломом инженера-физика и занялся изучением окисления паров фосфора кислородом при низких давлениях. Юлий Харитон вместе с аспиранткой Зинаидой Вальтой в лаборатории ФТИ проводит исследование по выявлению нижнего предела давления кислорода и влияния на него примесей инертного газа. Эти опыты стали основой создания теории разветвленно-цепных реакций, за которую Н. Семенов в 1956 г. получил Нобелевскую премию. Позже автор монографии вручил ее ученику с дарственной надписью: "Дорогому Юлию Борисовичу, который первый толкнул мою мысль в область цепных реакций". Вместе с учителем Харитон провел также серию работ по взаимодействию молекул с поверхностью твердых тел.

А в 1926-м его, аспиранта ФТИ, отправляют на стажировку в Кембридж, где под руководством нобелевских лауреатов Э. Резерфорда и Дж. Чедвика он два года работает в знаменитой Кавендишской лаборатории. Занимаeтся изучением чувствительности глаза к слабым световым импульсам (сцинтилляциям) и взаимодействием гамма-излучения с веществом, а также разработкой методики регистрации альфа-частиц. В исследованиях в области ядерной физики он непосредственно не участвовал, но проявлял к ним большой интерес. А в 1928-м защитил там диссертацию на тему "О счете сцинтилляций, производимых альфа-частицами", получив степень доктора философии.

По пути домой Харитон остановился в Берлине, встретился с матерью и убедился в том, что фашизм в Германии поднимает голову, ситуация становится угрожающей, и он должен заняться работой, полезной для его страны. По возвращении вместе с физиком Глебом Франком он занимался митогенетическим (ультрафиолетовым) излучением при химических реакциях в живых системах. В 1935-м по совокупности работ ему была присуждена степень доктора физико-математических наук. По совместительству Харитон читал общий курс физики в Ленинградском индустриальном институте и редактировал "Журнал экспериментальной и теоретической физики".

В дальнейшем он вернулся к химической кинетике, особенно к вопросам теории взрыва. "Продолжая думать о будущем направлении исследований, – вспоминал ученый, – я пришел к выводу, что надо заниматься взрывчатыми веществами, что это интереснейшие процессы, связанные и с химией, и с физикой, и они будут полезны для военного дела... Я решил заняться проблемой детонации взрывчатых веществ". Семенов поддержал Харитона, и с 1931 по 1946 г. Юлий возглавлял лабораторию взрывчатых веществ в Институте химической физики АН СССР. Он внес крупный вклад в физику взрывов, горения и детонации, построил и экспериментально подтвердил теорию разделения газов и изотопов центрифугированием, участвовал в решении ряда других проблем химической и физической кинетики, став основателем школы физики взрыва.

В 1936-м Харитон развил общую теорию разделения газовых смесей, выводы которой справедливы и для случая разделения изотопов. Большое значение приобрела его работа 1937 г., установившая закономерности разделения изотопов путем центрифугирования. В статье "Прекращение детонации взрывчатых веществ при малом диаметре заряда" (1939) он впервые сформулировал фундаментальный закон устойчивого распространения детонации (принцип Харитона), согласно которому время химической реакции в детонационной волне должно быть меньше времени разлета сжатого вещества, и доказал: вещество, пассивное в виде тонкого цилиндра, в большой массе может взорваться. Критический диаметр для взрывчатых веществ стал новым понятием. Результаты ученого в области теории горения и взрыва нашли широкое практическое применение.

Харитон определил пределы возможности детонации: время химической реакции в детонационной волне должно быть меньше времени разлета сжатого вещества. Ему удалось доказать существование критического диаметра детонации для нитроглицерина. Это понятие стало важным для физики взрыва и ее приложений, включая теорию, расчет, методику экспериментов и ряд конкретных технических решений. Харитон поднял вопрос о превращении холодного взрывчатого вещества в горячие продукты взрыва. Юлий Борисович первым сформулировал основной принцип, применимый и к взрыву: химическую реакцию нужно рассматривать как процесс, протекающий во времени, а не как мгновенный скачок из начального в конечное состояние. В его лаборатории образовался сильный коллектив молодых ученых, увлеченных теорией взрывчатых веществ, которая стала развиваться широким фронтом. Как безупречный физик огромного диапазона он умел ставить своим сотрудникам актуальные задачи научной деятельности. Развиваемое им направление в Институте химической физики стало стержневым и имело большое значение для создания в будущем ядерного оружия и ракетной техники. 

Юлий Харитон и молодой физикохимик Яков Зельдович впервые в мире осуществили расчет разветвляющейся цепной реакции деления урана в реакторе. В 1939-м была опубликована их статья "К вопросу о цепном распаде основного изотопа урана" и подготовлена другая – "О цепном распаде урана под взаимодействием медленных нейтронов", ставшая секретной. С тех пор началось длительное и плодотворное сотрудничество Зельдовича и Харитона. Работы эти были "внеплановыми", физики трудились вечерами. Ими были исследованы условия осуществимости цепной реакции распада в природном уране, в гомогенной смеси его с различными замедлителями нейтронов и обогащенном изотопом уран-235. Основной вывод состоял в том, что реакция не идет в металлическом уране, в окиси урана и в смесях урана с обычной (легкой) водой, а для нее необходимо обогащение урана легким изотопом.

Харитон и Зельдович выявили возможности, приводящие к экспоненциальному росту числа делений – к ядерному взрыву. В качестве замедлителей нейтронов они предложили тяжелую воду и углерод, описали условия возникновения ядерного взрыва и получили оценки его огромной разрушительной силы. Ими было установлено, что ядерная реакция со взрывом в принципе осуществима, но для этого надо получить чистый уран-235. Это очень трудно и дорого, пока таких технологий нет, но в будущем они могут быть созданы, если задача будет поставлена государством. В 1941 г. они вместе с Исаем Гуревичем, основываясь на приближенных значениях ядерных констант, уточнили критическую массу урана-235. И когда спустя годы ученые заспорили, кому принадлежит приоритет начала разработки ядерного оружия, Харитон скромно заметил: "Лично я начал в 1927-м".

В 1940 г. при Президиуме АН СССР была образована Комиссия по проблеме урана, в которую наряду с В. Вернадским, А. Иоффе, С. Вавиловым, П. Капицeй, И. Курчатовым, А. Ферсманом вошел и Ю. Харитон. С 1933 по 1940 г. он участвовал в пяти всесоюзных конференциях по ядерной физике.

В годы войны ученый с сотрудниками по заданию Наркомата обороны был прикомандирован к НИИ-6 Народного комиссариата боеприпасов в Ленинграде, Казани, а в 1942 г. – в Москве, где провел ряд работ по расшифровке новых образцов вооружений противника, повышению эффективности различных конструкций боеприпасов и взрывчатых веществ и исследованию воздушной ударной волны. Применяя полученные результаты на практике, Харитон принял активное участие в создании кумулятивных противотанковых гранат и снарядов, эффективно применявшихся на фронте. За успешно выполненные исследования в 1944 г. награжден орденом Красной Звезды, а в 1945 г. – орденом Трудового Красного знамени.

Рыцарь атомного щита

В разгар войны, 11 февраля 1943-го, Госкомитет обороны (ГКО) по инициативе ряда ученых принял решение "О мерах по успешному развитию работы по урану". Была создана лаборатория № 2 АН СССР во главе с Игорем Курчатовым, который привлек к ее работе своего друга Юлия Харитона сперва в качестве консультанта, а затем – штатного сотрудника. Вконце 1945-го он был включен в состав техсовета ГКО для анализа последствий применения американских бомб в Японии, побывал в оккупированной Германии с целью привлечения немецких ученых и запасов урана к реализации программы создания советского ядерного потенциала, использовал ценные сведения, полученные от советского шпиона Клауса Фукса.

А в 1946-м ему предложили стать главным конструктором КБ-11 и позже – научным руководителем ВНИИ экспериментальной физики с кодовым названием "Арзамас-16". Возражая недовольному этим предложением Берии, Курчатов заявил: "Харитон – незаменимый прекрасный инженер и конструктор, единственный крупнейший ученый в области ядерной физики и химической кинетики и вместе с тем законопослушен". Членом партии он стал лишь спустя десять лет, и то после смерти Сталина. На Харитона была возложена персональная ответственность за организацию разработки конструкции атомной бомбы, а затем и ее испытание. Юлий Борисович стал второй после Курчатова ключевой фигурой в выполнении этой задачи.

Он нашел место для лаборатории в заброшенном монастыре г. Сарова, курировал оснащение и разработку научно-технических проектов, внедрение новейших технологий, производство урана, сверхчистого графита, плутония, тяжелой воды, создание ядерного полигона. Позже он стал директором лаборатории. "Я преклоняюсь перед тем, что было сделано нашими людьми в 1946–1949 гг., – писал Юлий Борисович. – Этот период по напряжению, героизму, творческому взлету и самоотдаче не поддается описанию. Создание ракетно-ядерного оружия потребовало предельного напряжения человеческого интеллекта и сил".

Харитон подчинялся непосредственно Берии, которому Сталин поручил плотно охранять его и Курчатова, запретив им в дальнейшем выезд за границу и полеты самолетом. Признав роль Берии в поддержке атомного проекта, Харитон вместе с тем назвал его "самым страшным человеком" и с отвращением вспоминал, как тот бросился его целовать после успешного завершения задания. Берия не скрывал, что в случае провала атомного проекта его и всех физиков посадят или расстреляют. С ведома Сталина он пытался заменить Харитона в должности, если тот потерпит неудачу, и послал для этого в Арзамас коренных русских. Но когда его сотрудники, создав водородную бомбу, опередили американцев, они заявили, что им удалось "перехаритонить Оппенгеймера".

Юлий Харитон непосредственно присутствовал на первых испытаниях атомной (29 августа 1949 г.) и водородной (1 ноября 1952 г.) бомб, получив изрядную порцию облучения. Позже он признал, что "Арзамас-16" был построен узниками ГУЛАГа, а испытания атомного оружия причинили огромный ущерб стране и ее населению, но был убежден, что "так надо было" для достижения ядерного паритета СССР и США. Харитон всегда жестко отстаивал свою точку зрения в правительстве и ЦК партии. К тихому голосу этого щуплого человека прислушивалось всё высшее руководство. Однажды Сталин после его доклада спросил, можно ли из наличного запаса плутония создать ради престижа две бомбы, но Харитон ответил: "Это невозможно!".

Под его руководством КБ-11 быстро превратилось в мощный научно-технический центр мирового масштаба, в котором сосредоточились все работы по атомной и водородной бомбе, серийному производству термоядерных боеприпасов. Для этого он привлек лучших физиков и химиков, теоретиков, экспериментаторов, инженеров и технологов, создал в "Арзамасе-16" всемирно известный центр прикладной математики. По его инициативе был произведен первый в стране подземный ядерный взрыв. Наряду с повышением эффективности и удельной мощности атомного оружия, стойкости к поражающим факторам ядерного взрыва, снижением веса ядерных зарядов он постоянно уделял внимание совершенствованию мер надежности и безопасности при обслуживании и хранении боеприпасов. В дальнейшем под его руководством в институте начала развиваться лазерная физика, исследовался лазерный термоядерный синтез, были созданы мощные лазерные установки.

Как руководитель, ответственный за развитие ядерного и термоядерного оружия, Харитон принимал взвешенные творческие решения, вникал в каждую мелочь и вместе с тем исключительно ценил новые предложения, всячески содействуя их продвижению. Он любил повторять: "Надо знать в десять раз больше того, что мы делаем". Коллеги этот постулат назвали "критерием Харитона". Начальник главного управления при Совмине по атомной проблеме Борис Ванников сказал о нем: "Такая маленькая голова, но в ней что-то фантастическое, какая-то нечеловеческая материя!" При всей мягкости и покладистости дома, на работе Харитон был деловитым и целеустремленным, твердым, точным и бескомпромиссным. Зельдович говорил: "Самым характерным было его требование абсолютной ясности, высочайшей добросовестности, нетерпимости к любой небрежности и недоработанности".

Заслуги Ю. Б. Харитона как ученого и руководителя ядерной оружейной программы СССР были высоко оценены: в 1946 г. он – член-корреспондент, а с 1953-го – академик АН СССР, профессор; в 1959–1992 гг. – научный руководитель ВНИИ экспериментальной физики, а после ухода на пенсию с 1992 по 1996-й – его почетный руководитель и председатель Научно-технического совета Минатома по ядерному оружию. Он – трижды Герой Социалистического Труда и четырежды – лауреат государственных премий; кавалер пяти орденов Ленина и ордена Октябрьской революции. В 1974-м получил золотую медаль им. Курчатова, в 1982 г. – большую золотую медаль им. Ломоносова. А Эдвард Теллер в 1995 г. выдвинул Харитона на присуждение высшей американской научной премии имени Энрико Ферми.

Сам Юлий Борисович в быту отличался скромностью и деликатностью, не был тщеславен, не кичился наградами, званиями и должностями и не считал себя "отцом" ядерного оружия, утверждая, что это – заслуга всего коллектива. Вместе с тем за его внешней сдержанностью скрывалась тонкая душа, не чуждая поэзии и музыки. Коллеги вспоминают, как интересны были беседы с ним о науке, искусстве и литературе. Он с нежностью писал о своей жене актрисе Марии Николаевне ("Мусенька очень обогатила мой духовный мир"), с которой "прожил такую счастливую жизнь", о дочери Татьяне – историке, о внуке Алексее – докторе биологических наук, об окружавших его друзьях.

Большую часть жизни оставаясь засекреченным "под колпаком" КГБ, Харитон по возможности проявлял высокую гражданскую активность, отстаивая справедливость. Он был депутатом Верховного Совета СССР семи созывов. В 1955-м подписал "письмо трехсот" против засилья "лысенковщины" в биологии, а в 1965-м вместе с коллегами выступил против попыток реабилитации Сталина. В 1981-м обращался к Андропову с просьбой содействовать выезду из СССР невесты пасынка Сахарова. В 1988-м выступал против строительства в Ленинграде дамбы в связи с вредом, наносимым этим сооружением экологии города. В конце 1980-х – начале 1990-х гг. тяжело больной, почти слепой Харитон, потерявший любимых жену и дочь, в письмах Горбачеву и Ельцину выражал тревогу за состояние ядерного комплекса государства, ратовал за всеобщее разоружение и расширение использования атомной энергии в мирных целях. Он был убежден: "Атомная энергетика – магистральный путь развития человечества".

Юлий Борисович Харитон умер в 1996 г. в 92-летнем возрасте. Хоронили его на Новодевичьем кладбище родственники и коллеги-ученые. Но никто из руководителей державы, для которой Харитон сделал так много, на погребение не пришел.

Государственная дума России в феврале 1997-го постановила присвоить созданному академиком институту ВНИИЭФ его имя. Но решение не было выполнено, и в июне 2002-го Дума приняла новое обращение, поддержанное крупными учеными в письме к Путину, однако и эти просьбы остались без ответа. Вместе с тем именем Харитона названы улицы в Санкт-Петербурге и Сарове, ему установлены мемориальные доски и памятники. Выпущена посвященная ему почтовая марка. В Сарове открыт Мемориальный музей-квартира академика Харитона. Ежегодно проводятся Харитоновские научные чтения и Всероссийская научная конференция школьников.

Источник: "Еврейская панорама"