Это не слабость. Это страшная, жестокая, но единственно возможная для этой страны сила.
Когда я смотрю на эти заголовки - “Израиль обменял сотни террористов на два десятка заложников” - я ловлю себя на мысли, что сторонний наблюдатель может этого не понять.
Со стороны это выглядит как опасное безумие, как стратегическая глупость, граничащая с самоубийством. “Они что, не понимают, что эти убийцы вернутся к своему ‘ремеслу’?”
Понимают. Еще как понимают. Но чтобы увидеть логику в этой, казалось бы, нелогичной арифметике, наверно, нужно заглянуть глубже. Нужно увидеть не сделку, а нечто большее.
Представьте себе тысячелетия. Не годы, а тысячелетия, когда твой народ - это беззащитная община, разбросанная по чужим странам. Когда за тобой приходят, а встать на защиту некому. Память о вымогателях, похитителях и погромщиках, перед лицом которых ты был бесправен, впитывается в ДНК.
“Пидьон швуим”. Это не просто слова, а железобетонный закон. Потому что пленник - это не абстракция. Это живой человек, томящийся в страхе, унижении и боли. Оставить его - значит предать саму суть того, что значит быть евреем.
Представьте себе общину в средневековой Европе или в арабском халифате. Жизнь в условиях чужеземной власти, где права еврея зачастую не стоили ровным счетом ничего. Похищение с целью выкупа было обычным делом. И в этой ситуации еврейские авторитеты вынесли однозначный вердикт, который стал законом для всех последующих поколений.
Деньги, собранные на строительство синагоги, на помощь бедным невестам, на содержание больниц - всё должно быть немедленно перенаправлено на выкуп пленного. Спасение жизни в данный момент отменяет все другие, пусть и очень важные, религиозные обязательства. Существовало даже дискуссионное правило, что община не должна платить за пленного “свыше его стоимости”. Но этот лимит легко нарушался.
Еврейские общины прекрасно понимали, что их готовность платить огромный выкуп делает их лакомой добычей. Это создавало порочный круг: щедрый выкуп одного поощрял похищение других.
Несмотря на этот очевидный риск, закон оставался неумолимым: нельзя оставлять еврея в беде из-за потенциальных проблем в будущем. Жизнь конкретного человека здесь и сейчас перевешивала абстрактную угрозу для общины в будущем. С ней разберутся потом.
История знает даже странные случаи, когда для выкупа знатного пленного (например, раввина или общественного лидера) община была готова отдать в заложники своих же членов, чтобы собрать нужную сумму.
А потом возникает Израиль. Государство, рожденное из библейских пророчеств и пепла Холокоста, из самого чудовищного в истории примера того, что случается, когда евреев некому спасти. И это государство заключает со своим народом молчаливый, но нерушимый договор. Договор, скрепленный не на бумаге, а в сердце каждого призывника и его матери: “Ты идешь защищать страну, а страна сделает для тебя всё. Мы никогда не оставим своего в беде”.
Это и есть тот самый клей, что скрепляет эту разношерстную нацию. В этой маленькой стране, где почти все служили, где у всех есть брат, сосед или одноклассник на передовой, гибель или пленение одного ощущается как личная трагедия для миллионов.
И вот мы подходим к главному парадоксу, который и есть ключ к пониманию.
Государство стоит перед страшным выбором. С одной стороны - холодный, прагматичный расчет: освободишь этих террористов - они возьмут в руки оружие, и в будущем погибнут десятки, а может, и сотни израильтян. Кроме этого, террорист увереннее себя чувствует, когда знает, что его обменяют. Поэтому план ХАМАСа - как можно больше взять заложников.
А с другой стороны - вот они. Реальные люди. Их имена знает вся страна. Их лица смотрят с плакатов. Их семьи выходят на площадь, ночуют в палатках у резиденции премьера. Это не абстракция. Это живая боль, кричащая: здесь и сейчас.
И Израиль снова и снова выбирает живого человека. Даже ценой будущего риска. Потому что отказ от выкупа - это не просто политическая ошибка. Это катастрофа для национального духа. Это разрыв того самого общественного договора. Это предательство памяти всех тех, кого бросали на произвол судьбы на протяжении двух тысяч лет. Это молчаливое признание: “Да, мы не смогли. Мы оставили своего”. Для общества, построенного на принципе “Никогда больше!”, это - моральная смерть.
Такой обмен - это не победа. Это трагедия. Это тяжелейшая, мучительная расплата за верность своим собственным основам. Это цена, которую платят за то, чтобы, глядя в глаза солдату, идущему на задание, можно было сказать: “Иди. Что бы ни случилось - мы вернем тебя домой”.
И пока этот договор в силе, пока память о бесправии сильнее страха перед будущим, арифметика, где один свой стоит сотни чужих, будет для Израиля единственно верной. Это не слабость. Это страшная, жестокая, но единственно возможная для этой страны сила.
Блог автора на Facebook
Рами Юдовин
комментарии