"Он вряд ли имеет себе равных среди пианистов мира"

При жизни его называли великим пианистом XX в., музыкантом-универсалом, виртуозом-исполнителем, человеком-легендой. Он объездил чуть ли не весь Советский Союз, давая концерты на самых разных площадках. Покорял своей игрой любителей музыки от Европы до Соединенных Штатов Америки и Канады, от Японии до Турции, от Мексики до Западного Берлина. В 1954 г. первым из советских музыкантов выступил в одном из самых больших залов XX в., знаменитом парижском "Плейель", а в 1955-м опять-таки первым музыкантом из СССР гастролировал в Америке. Его репертуар был необычайно широк: он исполнял фортепианные произведения от эпохи барокко конца XVI- начала XVII в. до музыки века XX, от Иоганна Себастьяна Баха до Дмитрия Шостаковича. Он играл с крупнейшими дирижерами ХХ в. - от Генриха фон Караяна до Леонарда Бернстайна.

Город у моря

Будущий народный артист СССР, лауреат многих советских премий, почетный член Королевской академии музыки в Лондоне, почетный профессор Будапештской консерватории и почетный академик римской академии "Санта Чечилия", удостоенный золотой медали города Парижа и многих других высоких наград, родился 19 октября 1916 г. в Одессе в самой обычной еврейской семье. Его мать Геся Шмулевна переехала в Одессу из села Маяки и была домохозяйкой, его отец Герц Гиршевич, перебравшись в Одессу из Вильны, стал работать на сахарной фабрике. Их судьбы пересеклись, в результате чего на свет появился их любимый сын.

Город был пронизан литературой и музыкой, в доме были полки с книгами и стояло старое фортепиано. До полок маленький Эмиль не доставал, до фортепиано получилось, и однажды, с трудом забравшись на стул, он приподнял крышку инструмента и начал перебирать клавиши. Родители решили, что это судьба, и в пять лет записали сына на известные во всем городе музыкальные курсы. Ему повезло - он попал в руки опытного преподавателя Якова Ткача. В городе, когда речь заходила об этом педагоге, одесситы говорили: "О, это тот самый Ткач, который учился в Париже у самого Рауля Пюньо, который в свое время учился в Парижской консерватории у известных музыкантов Жоржа Матиаса и Александра Тома".

Ткач, приверженец немецкой школы этюдов, был строг и требователен к своему талантливому ученику, которому предвещал большое будущее: этот мальчик, говорил он, как будто специально рожден для игры на фортепиано и, когда вырастет, "станет пианистом мирового класса". Учитель не ошибся в своем ученике: ученик вырос и стал тем, кем стал, - пианистом мирового уровня.

Конфуз

Первое выступление - ему тогда было всего семь лет (!) - закончилось конфузом. Он должен был выступить в зале Одесской музыкальной школы, где сидели родители, педагоги, ученики. Послушать пришел даже знаменитый в городе композитор Александр Гречанинов. В школе решили сделать всё по-настоящему и даже отпечатали настоящие, пахнущие типографским шрифтом, программки. Взбираясь на сцену, юный дебютант впервые в жизни увидел напечатанным свое имя, да еще крупными буквами - на программках значилось: "Соната Моцарта исп. Миля Гилельс". Пронеся через всю жизнь воспоминания о своем первом появлении на сцене, прославленный музыкант рассказывал: "Я решил, что "исп." - это значит "испанский" и был очень удивлен. Я кончил играть. Рояль стоял у самого окна. На дерево за окном прилетели красивые птицы. Забыв, что это эстрада, я с большим интересом стал разглядывать птиц. Тогда ко мне подошли и тихо предложили поскорее уйти со сцены. Я неохотно ушел, оглядываясь на окно. Так кончилось мое первое выступление".

Но педагоги отнеслись к произошедшему с пониманием, тем более что равных маленькому Миле учеников в школе не было, и через несколько лет перевели его в класс одного из лучших педагогов школы Берты Рейнгбальд, которая и занялась его общим (привила любовь не только к классической литературе, но и к театру) и музыкальным образованием, постоянно расширяя кругозор любимого ученика, к которому она привязалась всей душой.

В мае 1933 г. должен был состояться Первый Всесоюзный конкурс музыкантов-исполнителей. Берта Яковлевна отнеслась к предстоящему событию серьезно и основательно и все силы положила на то, чтобы подготовить к нему 17-летнего Гилельса. Он поехал в Москву, с блеском сыграл и выиграл первую премию. Премия дала ему возможность совершить первое концертное турне по стране.

Учитель и ученики

С 1938 г. началась его педагогическая деятельность, которая продолжалась без малого 40 лет. В Московскую консерваторию Гилельс пришел ассистентом в класс Генриха Нейгауза, ушел в 1976 г. профессором. За эти годы он воспитал блестящую плеяду музыкантов, среди которых были Игорь Жуков, Феликс Готлиб и другие.

Ученик Берты Рейнгбальд и Генриха Нейгауза хорошо помнил заветы своих учителей и в своих учениках воспитывал отношение к музыке как к глубоко содержательному искусству: музыка, как и литература, оперирует яркими художественными образами, только средства выражения разные. Поэтому и развивал образное мышление, воображение и фантазию. Учил, что добиться высот в музыкальном исполнительском искусстве может только тот, кто обладает яркой художественной индивидуальностью, творческой самостоятельностью, своим - индивидуальным - почерком исполнения, глубоко личным отношением к исполняемому произведению. Без скидок на ученичество требовал не обычной учебной игры - приучал к артистизму, со студенческой скамьи готовя к концертной деятельности. Отсюда требования точности и чистоты звучания - на своих уроках любил повторять: "Хирург отвечает за жизнь человека, пианист - за жизнь художественного произведения". И нередко сам садился за рояль. Прибегая к приему контраста, играл не те произведения, которые ученикам были хорошо знакомы.

Известны рассказы его учеников о том, как преображалось в их сознании то или иное произведение после исполнительского показа мастера. Вот свидетельство одного из учеников великого музыканта: "Показывая, как надо играть Сонату до минор соч. 111 Бетховена, Гилельс смог передать ту одухотворенную и сдержанно-трепетную атмосферу музыки великого композитора, которая стала мне особенно близкой, дорогой. И навсегда приковала к себе мое внимание и мою любовь".

Мастер создавал особую психологическую атмосферу в классах. Студенты вспоминали: рядом с пианистом такого размаха волей-неволей стараешься играть как можно лучше, чтобы не ударить лицом в грязь. Ученики верили своему учителю, который внушал им, что только самостоятельные творческие решения могут привести к настоящему искусству.

Одной музыкой дело не ограничивалось, и учитель постоянно расширял их культурный кругозор, рассказывал о московских художественных выставках и театральных и концертных премьерах, на которых побывал, о новинках современной советской и западной литературы, которые прочитал, и часто повторял: чтобы хорошо играть, надо многое знать, всем интересоваться и увлекаться. Разбирая сложное философское содержание второй части последней сонаты Бетховена, советовал почитать "Доктора Фаустуса" Томаса Манна.

В 1961 г. Евгений Винокуров написал стихотворение "Художник, воспитай ученика…":

Художник, воспитай ученика,

Сил не жалей его ученья ради,

Пусть вслед твоей ведет его рука

Каракули по клеточкам тетради,

Пусть на тебя он взглянет свысока,

Себя на миг считая за провидца.

Художник, воспитай ученика,

Чтоб было у кого потом учиться.

Неизвестно, читал ли его Эмиль Гилельс, но это стихотворение рифмовалось с его педагогическими принципами.

Стиль Гилельса

Я не музыковед, а любитель классической музыки, поэтому рассуждать о стиле и манере игры великого музыканта не берусь - приведу мнения профессионалов.

Стиль игры Гилельса проявился в юношеские годы. В 1929 г., когда ему было 13 лет, его первый учитель Яков Ткач заметил: "Миля Гилельс является по своим редким способностям выдающимся ребенком. Природа одарила его замечательными руками и редким слухом, что свойственно тем, которые родились исключительно для фортепианной игры".

Бывает, что редкие способности оставляют ребенка, когда он взрослеет. Эмиль Гилельс - не тот случай. В 1948 г., когда ему было 32 года, музыковед, пианист и педагог Я. Мильштейн писал: "Первое, что отличает Гилельса, - это мужественность и волевая напряженность игры. Исполнение его совершенно чуждо сентиментальности, манерности, изнеженности. Мужественность покоряет у Гилельса не только в местах подъема, но и в сумрачных, меланхоличных эпизодах, всегда у него несколько суровых и нарочито сдержанных. Художественное мышление Гилельса не знает экзальтации и вычурности. Во всём ощущается избыток здоровой энергии, естественно изливающейся из его натуры… Это искусство реалистическое, жизнеутверждающее, искусство крупного плана, энергичных линий и красок".

В 1970 г., когда музыканту исполнилось 64 года, советский музыковед и музыкальный критик И. Попов так охарактеризовал его музыкальный почерк: "По эмоциональной наполненности, по властной императивности музыкальной речи его творческий почерк напоминает трактовку музыкальных произведений крупнейшими дирижерами современности. Ничего внешнего, никаких звуковых рамплиссажей (музыкальный термин, обозначает звуки, не передающие основное содержание музыкального произведения, использующиеся только для заполнения пространства. - Ю. К.), никаких нарочитых эффектов, общих мест. Каждая фраза звучит ярко, впечатляюще. Все детали вылеплены скульптурно, и в то же время все они соотнесены с целым, служат выявлению основной музыкально-драматургической концепции сочинения…

Исполнительские концепции пианиста всегда поразительно просты. Но это - высшая простота, которая диаметрально противоположна примитивности и является антиподом… Нет ничего сложнее в искусстве, чем достичь этой высокой простоты, этих вершин мастерства, с которых открываются необозримые образные дали".

И еще одно наблюдение, которое сделал в 1985 г. пианист, музыковед, профессор Григорий Коган: "Пусть не во всех стилях, но во многих из них, в ряде произведений Гилельс достиг таких высот, такой гармонии между замыслом и его осуществлением, такого совершенства пианистического воплощения, подобных которым трудно встретить на современной пианистической эстраде. Гилельс сегодня занимает на ней одно из первых мест, рядом с лучшими из лучших; и если не во всех, то во многих отношениях он, думается, вряд ли имеет себе равных среди пианистов мира".

Музыка и власть

Впервые Сталин обратил внимание на Гилельса в 1933 г. Всесоюзный конкурс музыкантов-исполнителей завершился концертом лауреатов, на который прибыло в полном составе все правительство во главе с вождем (конкурсу был придан государственный статус). Близко знавшая Гилельса еще с его юных лет в Одессе журналистка Лариса Маркелова, к которой победитель поздно ночью пришел после концерта, приводит в своих воспоминаниях рассказ лауреата о том, как после выступления его пригласили в ложу к вождю: "Там были и другие члены правительства. Мне предложили сесть, и я отказался: как-то неудобно - спиной к товарищу Сталину". Состоялся короткий разговор - Сталин спрашивал, Гилельс отвечал. Прощаясь, хозяин одной шестой части суши сказал: "До скорой встречи!" А потом, словно про себя, тихо добавил вслед: "Рыжее золото"! На этом месте, вспоминает Маркелова, Эмиль смутился и, взглянув на часы, быстро распрощался.

В 1930-е гг. вождь не раз приглашал его к себе в гости, присылал машину, но атмосфера в стране была такая, что молодой пианист при каждом приглашении нервничал - доедет ли до места приглашения. Успокаивался, когда водитель (энкавэдист) участливо спрашивал: "А ноты вы взяли?". Сталин, вспоминал Гилельс, любил, как и Ленин, Бетховена, но потом, когда уставал слушать, начинал напевать что-то грузинское, и тогда приходилось наигрывать "Сулико".

Во время одной из встреч с музыкантом во время войны, пишет Григорий Гордон, автор книги о Гилельсе ("Эмиль Гилельс: за гранью мифа". М., 2007), Сталин завел разговор о новом гимне, слова к которому написали Сергей Михалков и Эль-Регистан, а музыку Александр Александров. "Тэбе нравится гимн?" - спросил Сталин Гилельса и испытующе посмотрел на него. "Нравится, Иосиф Виссарионович". Сталин выждал небольшую паузу: "А мне - нэт!". A propos: Гилельс ответил так, как ответил, иди знай, нравится гимн вождю или нет. В это же время рассказывали, что однажды при встрече с Гимнюком, как стали называть Михалкова после принятия гимна, кто-то из поэтов, чьи слова были отклонены, сказал: "А гимн-то твой что ни на есть - самая настоящая дрянь". "Дрянь - не дрянь, а слушать будешь стоя", - ответил, заикаясь, автор гимна (всё-таки Михалков был не только откровенным циником, но и весьма остроумным человеком).

Гилельс всегда помогал музыкантам, попавшим в опалу, пользуясь благосклонным к себе отношением со стороны "гения всех народов". Во время войны спас своего учителя Генриха Нейгауза, чей отец был немцем. Выдающегося музыканта арестовали в начале ноября 1941 г. за отказ эвакуироваться и обвинили в том, что он ждал врага. Обвинение было абсурдным, но в шизофреническом государстве, созданном "верным учеником Ленина", случиться могло что угодно. Еще раз сошлюсь на книгу Гордона. Он рассказывает, что после одного из концертов в Кремле Гилельс "пожаловался" самому Сталину: арестован его профессор, несправедливо, нельзя ли его освободить. Сталин долго медлил с ответом, наконец изрек: "С этим вопросом больше ко мне не обращайся". Это был приговор. Всё, никакой надежды. Но через несколько месяцев на концерте, устроенном в честь визита в Москву Уинстона Черчилля, приглашенный играть для гостей Гилельс, заметив, что вождь пребывает в хорошем настроении, рискнул во второй раз: "Он подошел к Сталину, рядом был Черчилль. Вдруг Сталин обнял Гилельс за талию и произнес: "Вот, говорят, у Гитлера хорошо поставлена пропаганда… У Гитлера есть Геббельс - а у меня есть Гилельс!" Тут-то Гилельс и повторил свою просьбу. Сталин выслушал и подозвал Поскребышева (помощник Сталина. - Ю. К.): "Надо помочь человеку…"". Всё было сделано незамедлительно. Никакие другие "ходы" не могли иметь такого действия. Нейгауз был выпущен из тюрьмы, но "взамен" отправлен на Урал, за Свердловск, на тяжелые работы.

Последний концерт

В 1981-м его пригласили выступить в Амстердаме, в одном из лучших концертных залов не только голландской столицы, но и мира - королевском Концертгебау. Инфаркт настиг его после концерта, на котором публика в едином порыве поднялась со своих мест. Врачи сделали всё, что могли, но оправиться от нездоровья он не смог.

Судьба отпустила всего несколько лет. 12 сентября 1985 г. Гилельс дал концерт в Хельсинки. Это было последнее выступление великого музыканта. 14 октября, всего за несколько дней до своего 69-летия, был запланирован очередной медицинский осмотр, на котором и случилось непоправимое….

Ему было подвластно всё

В памяти людей, любителей музыки, и в России, и на Западе он остался великим музыкантом - гением, которому было подвластно всё. Переиздаются записи, проходят концерты и фестивали, ему посвященные, снимаются документальные фильмы о его жизни. В Москве и Одессе установлены мемориальные доски, там же его имя присвоено детским музыкальным школам. В 2016 г. к 100-летию пианиста был установлен его бюст в Московской консерватории и выпущена серебряная 2-рублевая монета. С этого же года в Москве ежегодно проводятся Фестивали Эмиля Гилельса.

Современники о Гилельсе

Родион Щедрин (композитор, пианист, педагог): "Я очень любил, как Гилельс держался за роялем, как он выходил на сцену. Майе Михайловне он всегда напоминал белый гриб - с рыжей шапкой, крепкий, весь сбитый, собранный. Вот если взвесить по высшему счету, то безусловный бог - Горовиц. Моим богом был Флиер... И - Гилельс! Это три кита, которых я могу назвать со всей определенностью. Послевоенная Москва была разбита на два лагеря: те, кто был "за Гилельса", и те, кто "за Рихтера". С детских лет я всегда был в лагере почитателей Гилельса и остаюсь им по сей день. Ничто меня не переубедило!"

Рудольф Баршай (альтист и дирижер, в разные годы руководил Израильским камерным оркестром и др., выступал с Оркестром Западногерманского радио и др.): "Было в Гилельсе что-то удивительно притягательное: его серьезность, его честное отношение к музыке, к делу… Концерт Гайдна он играл так естественно, с такой легкостью, каждая восьмушка, шестнадцатая звучали словно жемчуг. Я поражался: что же это было в его пальцах такое? Там даже и репетировать нечего было: настолько всё было естественно, что я практически не дирижировал, а летал… Я и не помню, кто еще доставлял мне столько удовольствия в процессе работы… Очень часто между партнерами в камерном ансамбле, между солистом и дирижером возникают разногласия и споры - одна сторона что-то предлагает, а другая это не принимает. Но на основании собственного опыта я пришел к тому непреложному мнению, что спорит только тот, кто не может, не умеет. А тот, кто умеет всё - вот как Гилельс или Ойстрах, - не спорит. Меньше всего было с ними проблем…

Гилельс мне чисто человечески очень нравился - сдержанный, казалось бы, холодный, но на самом деле это была не холодность, не отчужденность, в действительности это был не просто теплый - это был горячий человек! Он себя сдерживал, и это мне в нем нравилось. Он был человеком с субстанцией; никогда его нельзя было назвать легковесным или легкомысленным, Боже сохрани! Ему это так не шло бы!

Гилельс - он всё играл замечательно. Какой же это был пианист!"

Зубин Мета (индийский дирижер, в 1969–2019 гг. руководил Израильским филармоническим оркестром): "У меня остались только самые хорошие воспоминания об Эмиле Гилельсе - как об артисте, так и о человеке. Множество прекрасных совместных концертов в Монреале, Лос-Анжелесе, Нью-Йорке и "Ла Скала" навсегда останутся в моей памяти. Особенно мне запомнился один вечер в Лос-Анжелесе, когда наряду с 3-м концертом Рахманинова он играл со своей дочерью концерт Моцарта для двух роялей. До сих пор я сожалею о том, что он не дожил до развала Советского Союза и не мог ездить куда бы ему ни захотелось как свободный артист. На его последнем концерте в Нью-Йорке мы не только исполнили, но и записали 1-й концерт Чайковского. Я всегда сожалел, что такой великий артист, как Эмиль Гилельс, получал за это 600 долл. и должен был отдать Советскому Союзу всю оставшуюся часть своего гонорара. К тому самому приезду в Нью-Йорк относится один милый случай. В воскресенье я пригласил Эмиля с женой к нам на обед. Конечно, он хотел последовать этому приглашению без своих вечных сопровождающих. Мы договорились о секретном рандеву в 12.13 перед EssexHouse, оба прыгнули в мою машину, и нам удалось уйти от преследования… Мне очень не хватает моего друга Эмиля, ибо его музицирование и человеколюбие… были для его времени совершенно особенны".

Источник: "Еврейская панорама"