Один из самых известных освобожденных заложников: "Они начали душить, у меня потемнело в глазах".
Впервые после освобождения из плена Матан Цангаукер, один из самых известных израильских заложников в плену ХАМАСа, рассказал в продолжительном интервью 12 телеканалу о своем похищении утром 7 октября 2023 года, о том, как его содержали в туннелях, домах и палатках. О своем соблазне сбежать. И о том, как ХАМАС скрывал его.
"Наконец-то я дома. Это все еще не укладывается в голове. Думаю, потребуется время, чтобы это осознать, чтобы все улеглось, - признался бывший заложник ХАМАСа. - Иногда я не понимаю, что здесь. Это случается, когда я еду в машине, или когда ложусь спать. Бывают мгновения, когда я просто не осознаю, что нахожусь дома. Я щиплю себя, просыпаюсь — и возвращаюсь в реальность".
До 7 октября
Матан жил в кибуце Нир-Оз со своей возлюбленной Иланой Гричевски, которая в подростковом возрасте репатриировалась из Мексики, работала на ферме по выращиванию медицинского каннабиса, где и познакомилась с Матаном.
Рано утром боевики похитили обоих - по отдельности - в Газу. Илану удалось вернуть домой по условиям первой сделки в ноябре 2023 года.
После своего освобождения она рассказала о сексуализированном насилии в плену. О том, что при похищении ее ноги прижали к раскаленной выхлопной трубе мотоцикла, чтобы оставить ожог-метку. Боевики избили ее и увезли на мотоцикле в Газу. По дороге ее начали лапать боевики, и она потеряла сознание. Во время похищения рядом с ней взорвалась граната, и она с тех пор вынуждена пользоваться слуховым аппаратом.
Илана Гричевски и мама Матана Цангаукера, Эйнав, боролись за освобождение Матана, участвуя в акциях протеста. Эйнав стала одним из лидеров движения за освобождение заложников.
Похищение
"Я и Илана провели шабат с моей мамой и сестрами, потом вернулись спать к Илане домой, в кибуц, — вспоминает Матан утро, когда его похитили в Газу более двух лет назад. - Мы проснулись утром 7 октября от сирен, стрельбы и взрывов. Я сказал Илане: “Милая, это просто сирены. Через час-два все закончится”. Но постепенно террористы начали приближаться к дому Иланы. Мы слышали выстрелы все громче, слышали взрывы, все становилось ближе".
"Террористы ворвались в дом. Они перевернули все, все разбили. Мы боролись за дверь убежища (мамада), и им удалось ее открыть. У меня в глазах потемнело, я начал метаться, кричать, бросать в них вещи. Они отступили, — продолжает он описание того утра. - При этом я все время говорил с мамой по телефону. Потом пошла вторая волна террористов — они снова попытались открыть дверь убежища. Тогда я сказал Илане: "Открой окно, может, придется бежать". Сначала из окна выпрыгнула собака, потом Илана, а я сразу за ней".
"Я огляделся вокруг — направо, налево. Я вижу, что кибуц живет своей жизнью: люди в домах, кто-то на мотоцикле. Прямо как обычный день. Секунд через десять я понял — это не наши люди, — рассказывает Матан.
В этот момент они с Иланой пытаются спрятаться. "Я вижу, как Илана прячется в доме соседа под белой простыней, а я прыгаю в куст. Но они заметили меня, когда я прыгнул. Они сразу схватили меня и начали душить. Я почти потерял сознание, уже в глазах потемнело. Тогда я сказал им несколько слов, потому что немного говорил по-арабски".
— Что ты им сказал?
— "Я не хочу создавать проблем". Тогда они остановили двух своих на мотоцикле, посадили меня между ними — и с этого момента начался мой путь в Газу".
Матан сообщил, что им с Иланой пришлось разделиться, и он был уверен, что ее не схватили.
В Газе
"На границе появился вертолет и начал стрелять по всему подряд. Приблизились два танка, они были очень близко ко мне и к боевикам ХАМАСа, которые меня везли. Я находился прямо между границей и Газой, под плотным огнем, — рассказывает Матан. - Когда нас привезли в Газу, я увидел на улице детей, женщин, стариков, стоящих в длинной шеренге, с палками, камнями, трубами. Они начали меня избивать. Просто начали бить".
"Я пытался защищаться, но в то же время боевики ХАМАС, которые держали меня, не давали этого сделать. Они затащили меня в вход туннеля, и там я увидел тело солдата. Я сидел рядом с его головой, а они кричали, угрожали: "Мы убьем тебя, как этого солдата! Почему ты еврей? Почему живешь в этой стране? Это наша земля!" Когда я вошел в туннель, через 20 метров я увидел маленькую комнату, где сидела Йохевед (Лифшиц). Я присоединился к ней".
"Они вели нас по туннелям. По дороге нас оскорбляли, пинали, били кулаками. Потом мы дошли до комнаты побольше — там я увидел еще заложников. Я просто отключился и уснул. Лежал на полу и уснул. Вокруг были крики, разговоры, но мне было всё равно. Я просто отключился".
"Они относились ко мне как к солдату"
В течение всего плена Матана неоднократно переводили из одного убежища в другое. Большую часть времени он провел в туннелях, иногда вместе с другими заложниками, иногда один. Из-за его возраста боевики ХАМАС считали его солдатом.
"Они относились ко мне как к военному, — рассказывает он. — Хотя похитили меня из Нир-Оза, я был гражданским, но для них я был солдат. Таково их мировоззрение — любой человек определенного возраста — это солдат".
"Это проявлялось и в допросах, и в играх с едой, и в психологических манипуляциях. Доходило и до насилия. Они связывали мне руки за спиной. Были дни, когда говорили, что еды мало, и давали нам по половине лепешки питы на человека. Через полчаса сами готовили себе еду. Запахи — жареные баклажаны, помидоры. Они буквально устраивали себе пир, варили рис, у них было мясо в начале. Мы не получали ничего. Мы были в крошечной клетке, два матраса, одно крошечное одеяло. Сырость, отвратительные запахи. Вставать нельзя. Если встаешь — кричат, могут и ударить".
Заложники в плену старались следить за временем - считали дни и часы. Когда наступило 25 октября, день рождения сестры Матана, Натали, он впервые заплакал. "Это был первый раз, когда я осознал: я не смогу быть с ней в этот день. Мне было очень больно", - признался он.
"Я постоянно думал о семье, об Илане. Не о себе, не о ситуации, а о том, что происходит там, снаружи. Это волновало меня больше всего. Страх был огромным. Ты не знаешь, что с тобой сделают — казнят или оставят гнить в этих условиях. Был один, который приходил каждый вечер и говорил: "Сегодня мы подбили 20 танков, убили солдат". Я отвечал ему: "Не может быть, у вас нет ни сил, ни техники".
— Зачем ты ему отвечал? Ведь у него оружие.
— "Да, у него оружие, ситуация страшная, но я чувствовал, что обязан стоять на своем. Я чувствовал, что должен "защитить дом". Ведь я служил в армии, я очень люблю свою страну. И когда он говорил так о солдатах — "мы убили, взорвали, похитили" — мне было очень больно. Я чувствовал, что должен ему ответить".
По словам Матана, боевики снимали его на видео десятки раз, требуя произносить определенные нужные для них фразы.
После того, как сорвалась первая обменная сделка, ЦАХАЛ вошел в Хан-Юнис, где как раз и прятали Матана. Его пригрозили убить, если израильский спецназ попытается его спасти.
"Меня одели как жителя Газы и сделали так, чтобы никто не догадался, что я заложник"
"На 98-й день нам сказали, что поднимают наверх, каждого по отдельности, — продолжает Матан. — Я оказался в доме. Мы пробыли в этом здании десять дней. В последнюю ночь начались интенсивные обстрелы, снаряды падали очень близко. Из этого здания запускали ракеты. Утром сказали: "Нужно уходить, нельзя оставаться. Если останемся — все погибнем". Мы встали и начали идти".
Матан Цангаукер рассказал, что боевики одели его, как жителя Газы, чтобы никто - ни израильские военные, ни местное население - не поняли, что это заложник.
"Мы переходили из школ в больницы. Они пытались найти нам место для сна, но не находили. Тогда решили идти в Рафиах — там якобы безопаснее. Мы шли пешком весь путь в Рафиах, вместе с тысячами людей, буквально плечом к плечу с местными жителями. Спали в мечети около недели. Утром они молились, потом один охранник шел искать другое место, а я оставался со вторым. Мы ходили на рынок, в разные здания, просто бродили".
По словам Матана, он вел такой же образ жизни, как обычные жители Газы. "Я жил буквально как они. Потом пришел один из их командиров, забрал меня и отвел в туннель в Рафиахе. Там я встретил еще двух пленных. Было ужасно тесно, душно, туннель очень глубокий. Еды не было. В начале была немного воды, потом и она закончилась. Мы начали пить грязную, зараженную воду. Они становились все более жестокими, все чаще нас унижали — чувствовался растущий военный прессинг. Через четыре месяца нас вывели наверх, в палатку, вокруг стояли радиоприемники. Мы слышали новости — впервые услышали, что происходит".
В палаточном лагере
Матан рассказал, что в итоге его разместили в центре палаточного лагеря беженцев неподалеку от моря. Понимая, что израильские солдаты рядом, он раздумывал о том, чтобы оставить им какой-то знак.
"Палатки устроены так: в центре — место для сна, а днем они выходят наружу. Туалеты были в другом месте, кухня — в другом. Чтобы дойти до туалета, нужно было пройти несколько метров по песку, и сверху не было укрытия. Я много раз думал: может, написать что-то на песке, оставить знак, сделать какую-нибудь фигуру из ткани. Но я боялся, что меня поймают. Если бы поймали — это был бы конец. Через неделю нас снова спустили в туннель. Там нам сказали, что туннель в Рафиахе, где мы были раньше, разрушен, его разбомбили, и один из заложников, который был с нами, погиб вместе с еще шестью заложниками".
"Я должен был постоять за себя"
"Однажды один из охранников сильно разозлился на меня — он толкнул меня на бетонную стену туннеля, и мне в живот вошел гвоздь, — вспоминает Матан. — Это был первый раз, когда я защищался и дал отпор. Я должен был постоять за себя. Иногда я отвечал им — по-маленькому, но отвечал. Это помогало держаться".
"Был один конкретный охранник, который получал удовольствие от насилия. В один из дней он начал избивать другого заложника, тот не мог защищаться. Он сделал себе кнут из электрических проводов и хлестал его. Я не мог просто смотреть. Если бы не вмешался, это закончилось бы кровью, может, даже смертью. Я встал между ними, разнял их. Охранник взбесился из-за того, что я вмешался, и тогда уже избили меня".
"В этом же туннеле появился шейх — командир туннеля. Он спросил: "Ты Цангаукер, верно?" Я ответил: "Да, а что?" — "Твоя мать устраивает демонстрации, она перевернула всю страну", — сказал он. Это очень меня обрадовало и придало сил. Я понял: с мамой все в порядке. Если она выходит из дома, борется, делает что-то — значит, она жива, сильна. Я был счастлив услышать это, это помогло мне продержаться".
"Моя мама всегда была львицей. Всегда. Она всегда добивалась своего, заботилась о нас, все делала сама. Настоящая львица", - с гордостью сказал Матан.
"Я увидел маму и Илану по телевизору"
Заложников перевели в другой туннель, где боевики смотрели телевизор. Так Матан впервые увидел маму, Илану и Натали. Это дало ему надежду.
Матан говорит, что именно борьба его матери спасла ему жизнь. Охранники, державшие его в плену, видели протесты и речи по телевидению. "С того момента, как они увидели маму по ТВ, их отношение немного изменилось. Стали чаще говорить, иногда давали чуть больше еды. Они были явно мягче. Мама буквально спасла меня".
Отчаяние
Когда ХАМАС сорвал вторую обменную сделку, один из заложников, находившихся с Матаном, был освобожден, а он остался в плену с еще одним заложником.
"Мы ждали, что выйдем в рамках второй сделки. Я очень надеялся. Уже думал о будущем — как начну новую жизнь. Для меня это было бы как новое рождение. Но всё рухнуло. Я потерял надежду. Остался лишь туман. А политики тем временем устраивали шум, особенно министр Бен-Гвир. Его высказывания постоянно крутили по арабским каналам — на “Аль-Джазире”, Sky News. Там это были главные заголовки. Это било по нам напрямую".
"Это был период депрессии. Я не хотел есть, не мог спать. Абсолютное отчаяние. Потом снова появились разговоры о возможном освобождении, но тогда я остался совсем один — один пленник и пять охранников. И тогда по-настоящему дошло: я отсюда не выйду. Всё. Это конец. Я умру здесь".
"Бомбежки усиливались, становились ближе. Они постоянно перегоняли меня внутри туннеля — то в одну часть, то в другую, чтобы избежать попаданий. Дважды ракета упала совсем рядом — мы задыхались от газа. Это была борьба за жизнь".
Освобождение
Когда боевики сообщили Матану, что скоро он будет освобожден, он не поверил. "Но этот день настал", - сказал он.
"Нас перевезли на машинах Красного Креста и вернули в Израиль. Впервые за два года я увидел израильских солдат. Они махали нам, отдавали честь. Это было невероятно. Момент, который невозможно осознать. А потом — встреча с семьей. Первой я увидел маму. Экстаз, шок. Мы обнялись. Пытались за несколько секунд рассказать все, что было. Я узнавал новые вещи о своей жизни, о жизни семьи. Впервые своими глазами увидел площадь Заложников".
Матан признал, что его душевное исцеление займет время. "Два года — это очень много. Мы получили такие ожоги, такие шрамы. Но с любовью, которую я получаю от людей, процесс исцеления пойдет быстрее и легче. Я хочу поблагодарить всех, кто помог и поддерживал эти два года — людей, которые меня даже не знали. Всех, кто выходил на улицы, кто протестовал. Спасибо солдатам ЦАХАЛа, которые сражались за нас. Я разделяю боль семей, потерявших своих близких. Наше восстановление как народа не может начаться, пока мы не будем все вместе. Я надеюсь, что все заложники вернутся. Чтобы мы могли завершить это. До последнего заложника".
комментарии