Честнейший человек, настоящий рыцарь театра Александр Яковлевич Таиров (настоящая фамилия которого была Корнблит - комм.ред) прожил свою жизнь в искусстве как истинный подвижник. Никогда и ни в чем он не искал для себя никаких выгод, не умел ни лгать, ни приспосабливаться, был честен перед собой и перед искусством. Оно было для него свято, как и для Чехова, сказавшего: “Искусство тем особенно и хорошо, что в нем нельзя лгать…”

 

С чего начинается театр

Станиславскому приписывают фразу, что с вешалки. Не важно, что он так не говорил, – говорил, обращаясь к гардеробщикам МХАТ: “Наш театр отличается от многих других театров тем, что в нем спектакль начинается с момента входа в здание театра. Вы первые встречаете приходящих зрителей...” Но народ фразу сократил, фраза стала крылатой.

В Камерном театре зрителей тоже встречали гардеробщики, а начался он со спектакля по драме “Сакунтала” древнеиндийского автора Калидасы. Молодой режиссер был экспериментатор, интересовался Востоком, для подготовки спектакля побывал в Париже и Лондоне, где часами не вылезал из индусских музеев.

Новая сцена располагалась в старинном особняке XVII в. на Тверском бульваре. Особняк принадлежал братьям Паршиным. Таиров хотел иметь свой театр – братья хотели прославиться. Таиров был известен театральному миру – братья Паршины дворникам и городовым. У него был талант и не было денег – у них были деньги и не было славы. Обладая даром убеждения, режиссер уговорил владельцев усадьбы, что его театр принесет им известность. Ударили по рукам, подписали договор аренды, и премьера, на которую съехался весь столичный бомонд, с успехом прошла 25 декабря 1914 г.

Он хотел удивить пресыщенную зрелищами Москву – и удивил.

 

Своим путем

“Мой первый профессиональный сезон совпал с 1905 годом, – писал Таиров в „Записках режиссера“. – Я был принят в Киеве в труппу М. М. Бородая и в первый же сезон играл Лизандра в „Сне в летнюю ночь“ и Бургомистра в „Ганнеле“ в постановке М. А. Крестовской. Общение с нею, Пасхаловой, Харламовым и Шпетом, несомненно, очень отразилось на моих первых актерских шагах и на общем моем отношении к старому театру и дальнейших попытках уйти от него”.

Затем был Театр Комиссаржевской, Передвижной театр Гайдебурова, Свободный театр Марджанова. Где он, постигая азы актерского и режиссерского искусства, играл и ставил спектакли. Молодой актер и режиссер был амбициозен, у него было много театральных идей, но осуществить эти идеи можно было только в своем – собственном – театре. И в 1914 г. вместе с женой, актрисой Алисой Коонен, и группой единомышленников-актеров он такой театр создал – театр не натуралистический, не условный, а синтетический, в котором были равноправны и игра актеров, и танцы, и живопись, и музыка. И назвал его театром неореализма, театром эмоционально насыщенных форм. “Прочтите „Тысячу и одну ночь“ и фантастические рассказы Гофмана, перелистайте страницы Жюля Верна, Майн Рида, Уэллса, – объяснял Таиров тем, кто не понял, – и тогда, быть может, вы получите некоторое представление о том, как возник Камерный театр…”

Он хотел уйти и от того, что делал в искусстве Станиславский, и от того, что делал Мейерхольд. Полагал, что поиски и того и другого приводили к крайним результатам. Искал свой путь в искусстве – и нашел.

 

До и после

До Октября 1917-го, перевернувшего всю Россию вверх дном, он ставил “Женитьбу Фигаро” Бомарше, “Покрывало Пьеретты” Шницлера, “Фамиру Кифаред” Анненского и другие спектакли, на которые всегда ходила публика.

После Октября 1917-го в репертуаре появились “Принцесса Брамбилла” по Э. Т. А. Гофману, “Ромео и Джульетта” Шекспира, “Багровый остров” Булгакова. На спектакль по Булгакову нельзя было достать билетов, но официальная партийная критика признала постановку неудачной, и Таиров был вынужден снять ее с репертуара. Как и “Заговор равных” Левидова, который запретило само Политбюро.

В течение десятилетия Камерный театр стал одним из самых любимых в Москве, а зарубежные гастроли в 1923, 1925 и 1930 гг. принесли ему мировую славу.

В эти же годы Таиров обратился к современной зарубежной драматургии – поставил три пьесы Юджина О’Нила: “Косматая обезьяна”, “Любовь под вязами” и “Негр”. А после встречи в Берлине с Бертольтом Брехтом, который передал ему свою пьесу “Трехгрошовая опера”, поставил спектакль, шедший под названием “Опера нищих”. Это была первая постановка Брехта в Советском Союзе, а Камерный театр был единственным в стране, где шла пьеса немецкого драматурга.

 

“Театр, чуждый народу”

В ноябре 1936 г. Таиров поставил спектакль “Богатыри”. Пьесу по мотивам либретто малоизвестного русского драматурга XIX в. Крылова написал известный советский баснописец Демьян Бедный. Всегда державший нос по ветру Демьян, у которого до его отлучения от кормушки были хорошие отношения с самим Сталиным, любыми путями хотел восстановить свое честное большевистское имя. Но не угадал. На спектакль пришел не кто-нибудь, а сам Молотов, и русские “Богатыри” в трактовке Бедного и Таирова председателю Совета Народных Комиссаров не понравились.

Автор либретто в присущем ему сатирическом стиле высмеивал некоторые события древнерусской истории, главным образом Крещение Руси. Режиссер в соответствии с замыслом драматурга представил “богатырей” обычными людьми, которым ничто человеческое не чуждо. “Безобразие! Богатыри ведь были замечательные люди”, – бросил человек, бывший вторым лицом в государстве рабочих и крестьян, и после первого акта покинул театр. Вы представляете, что после этого демонстративного ухода творилось в Камерном?

Последствия “рецензии” большого знатока истории не заставили себя ждать. В ноябре Политбюро ЦК ВКП (б) приняло специальное постановление: “Ввиду того, что опера-фарс Демьяна Бедного, поставленная под руководством А. Я. Таирова: а) является попыткой возвеличить разбойников Киевской Руси как положительный революционный элемент, что насквозь фальшиво по своей политической тенденции; б) огульно чернит богатырей русского былинного эпоса, в то время как в народном представлении они являются носителями героических черт русского народа; в) дает антиисторическое и издевательское изображение крещения Руси, являвшееся в действительности положительным этапом в истории русского народа, так как оно способствовало сближению славянских народов с народами более высокой культуры, Комитет по делам искусств при СНК СССР постановляет: пьесу „Богатыри“ с репертуара снять”.

В декабре газета “Правда” вынесла свой приговор: “Театр, чуждый народу”. Коллеги по цеху, среди которых были и Станиславский (“Большевики гениальны. Все, что делает Камерный театр, не искусство. Это формализм. Это деляческий театр, это театр Коонен”), и Мейерхольд (“Наконец-то стукнули Таирова так, как он этого заслуживал. Я веду список запрещенных пьес у Таирова, в этом списке „Богатыри“ будут жемчужиной. И Демьяну так и надо!”), “приговор” одобрили. И только Козловский, артист Большого театра, задался вполне справедливым вопросом: “Несомненно, пьесу читали раньше в правительстве, почему же ее не запретили до постановки? Таиров – большой талант, и это постановление не убьет его”.

 

Занавес закрывается

После статьи в “Правде” Камерный театр Таирова решили объединить с Реалистическим театром Охлопкова, но, как известно, “в одну телегу впрячь не можно коня и трепетную лань”. Охлопкова назначили режиссером в Театре им. Вахтангова, Таирова оставили в Камерном и в 1945-м, когда отмечалось 30-летие театра, даже наградили орденом Ленина, а многим из его артистов дали звание “заслуженных республики”. Но в 1946-м, когда стали бороться с западным влиянием, очередное идеологическое постановление ЦК практически запретило зарубежную драматургию и рекомендовало (!) театрам пьесы отечественных драматургов, в которых, как правило, происходила борьба хорошего с лучшим. Камерный в эти рамки не вписался, Таиров продолжал идти своим путем, который в конце концов его и погубил.

В годы кампании по борьбе с космополитизмом режиссера, который не изменил себе и своим принципам, обвинили в формализме и безыдейности, несовместимых с концепцией социалистического реализма. Ему припомнили все грехи, в том числе и самый главный: оказывается, Таиров скрывал свое подлинное лицо – был не Таировым, а самым настоящим Корнблитом.

29 мая 1949 г. Камерный сыграл спектакль “Адриенна Лекуврёр” по Э. Скрибу и Э. Легуве, который за 30 лет своего существования прошел на сцене около 800 раз. Это был последний спектакль, сыгранный театром.

1 июня Александра Таирова освободили от должности художественного руководителя, Камерный закрыли. Это был последний удар советской власти по советскому режиссеру, сведший его в могилу.

Александр Таиров скончался 25 сентября 1950 г. Похоронили его на “престижном” Новодевичьем кладбище. Мертвый лев “укусить” не может.

 

Источник: "Еврейская панорама"