Анна Сиротина, возможно, когда-нибудь снимет фильм или поставит спектакль под условным названием "Восемь часов". Это будет фильм про веру в лучшее. Про надежду скорых перемен. Про любовь к стране, родине, друзьям, просто людям. Про то, что ей пришлось пережить в городе, где родилась, где у нее много друзей, где каждая улица и травинка знакома. Если кому и снять это, то Анне.

Она, что называется, в теме, в материале. Закончила ГИТИС, режиссерский факультет. Выпуск 2002 года, мастерская Петра Наумовича Фоменко. Она – типичный человек эпохи глобализации и эры коронавируса. Родилась в Минске. Гражданка Израиля. Работала в Европе. Ехала в Москву, но по пути случилась Белоруссия. Кипящая, бурлящая, протестующая.

- Каким ветром вас занесло в неспокойную нынче Белоруссию?

- Тут все просто. Карантин застал меня в Европе. Часть проектов закрылась, основная работа была на удаленке. Когда все стало открываться, решила поехать в Москву. Через Литву. Такой маршрут выбрала, потому что захотела заехать в Минск. Я минчанка, тут родилась, много друзей, знакомых, родственников. И никогда не скрывала своего отношения к происходящему, потому и оказалась на "Марше блестящих". Я и сегодня собираюсь пойти, к слову. Если бы я здесь жила, была бы первой на баррикадах.

- Но когда выбирали маршрут на Москву, ехали в Минск не с мыслью "а вот прилечу, и сразу, на демонстрацию!", верно?

- Да, демонстрация получилась как бы по пути. Плюс, там в колонне было много друзей, ну и я оказалась там. И попала как раз в то самое место, которое со всех сторон оцепили. Мы оказались в самой середине, в центре событий. Со мной были три подруги. Когда выскочил ОМОН, мы как-то друг друга потеряли из виду.

- А как он выскочил? Откуда?

- Со стороны. Мы идем по улице Сурганова. По пешеходной зоне, на проезжую часть не ступаем. Достаточно плотная колонна. Вдруг, буквально в секунду, подъезжают автозаки и становятся вдоль проезжей части. Для тех, кто регулярно выходит на акции протеста, это как звук перед сходом лавины: у тебя секунд тридцать, чтобы бежать, если есть куда, или становиться в сцепку. Я могла заскочить куда-нибудь в торговый центр или салон, либо стать в сцепку. Вышло второе. Где-то ряда в четыре. Держали друг друга за рюкзаки, за локти. Очень быстро перед тобой выстраивается группа людей в черном. В масках, с балаклавами на голове. Никаких опознавательных знаков спереди. Только сзади написано "ОМОН". И еще были там люди в непонятной форме, зеленой, без опознавательных знаков. Так как было непонятно, мы стали их спрашивать: вы кто, кого представляете, и представьтесь, наконец-то. Понимаете, вокруг меня было много женщин, которые не первый раз попадали в такие ситуации. Опыта у них масса: они сразу просят представиться тех, кто их задерживает, за что.

- Как вел себя ОМОН?

- Достаточно жестко разбивал сцепку. Я потом спрашивала – девочки, может мы неправильно сцепились, надо было как-то иначе? Но на самом деле ты не можешь противостоять хорошо обученной силе: они тебя выдергивают, по одному. Мы стали специально падать на землю, это такой способ сопротивления, лежащих труднее выдергивать из сцепки. А потом нас "купили" простой провокацией. Сказали, мы никакого не трогаем, просто выйдите из колонны и идите вот туда, показав направление. Мы вышли, повернули, куда нам сказали, и прямиком попали в руки тех, кто стал нас грузить в стоящий наготове автозак. Просто растаскивали по одной и – в автозак.

- Били?

- Меня нет. Других – было. Одной девочке сказали, или идешь сама в автозак, или мы ломаем тебе руку. Еще одна была девочка-инвалид, Саша Гуща. Она без рук, у нее не было кистей. Девочка была в таком красивом костюме, всем же сказали быть на марше красивыми. Ее несли в автозак под культяшки, люди в черном.

- Она была в вашей сцепке?

- Да. Когда мы уже сидели в подвале РОВД, со всеми перезнакомились. У нее какая-то интересная специальность, точно уже не помню. Рассказывала, что хорошо зарабатывает, маму содержит, семью содержит. В РОВД нам потом говорили, что нам повезло, что мы не лежали на полу лицом, не стояли по восемь часов на улице, руки положив на стену, с нами обращались вежливо, не били. Очевидно, что у них сейчас установки не сильно оказывать физическое давление.

- Сколько времени вы провели в РОВД?

- В пять вечера нас взяли, в час ночи отпустили. Я спрашивала в РОВД, есть же кто-то из следователей, объясните, что нам инкриминируют? В автозаке нам говорили: вот приедем, вам там все и объяснят. Есть же закон, напирали мы. А нам в ответ: какой закон, о чем вы говорите? После я поняла, из разговора с теми, кто был тоже задержан, что нам действительно повезло. Тюрьмы и следственные изоляторы забиты под завязку, а сегодня новый митинг, нужны места.

- Кормили, поили в РОВД?

- Ни того, ни другого. Там был полный бардак. Нас постоянно переписывали, списки затем обновлялись, кого-то вычеркивали, кого-то добавляли. Там же все изображают активную деятельность. Но толком никто ничего не делал. Нам угрожали, мол, будете продолжать задавать вопросы, не будем выпускать в туалет. С нами была одна пожилая женщина, очень достойно и культурно себя вела. Она просила дать ей сделать один звонок матери, одинокой женщине, чтобы та не волновалась.

- Разрешили?

-Нет. Мы говорили молодым ребятам из РОВД: будьте людьми, вон телефоны, перед нами, дайте позвонить никто даже не увидит. Нет, не дали. Потом приехала дочка этой женщины, часов в десять вечера, и успокоила мать, мол, она предупредила бабушку. И только тогда дали сделать звонок. Я тоже просила дать сделать один звонок. Консулу Израиля или родным. Нет, не разрешили. Нам сказали, что сотрудникам РОВД все равно, кто за задержанных будет просить, кто будет звонить, куда мы будем писать после освобождения.

- А израильский паспорт был при вас?

- Да. Я не махала им перед носом ОМОНа, но когда они стали переписывать данные, пояснила, что у меня нет регистрации, потому что в Белоруссии транзитом, я израильская гражданка, уроженка Минска. Я попросила только объяснить, за что я задержана и каковы дальнейшие действия, в связи с этим. Но, снова повторю, ни в момент задержания, ни в РОВД никто ничего не объяснял, да и не хотел. Чтобы вы поняли уровень царящего там бардака: когда меня ночью выпускали, моей фамилии не было в списке тех, кто покидал РОВД.

- Чохом взяли, чохом выпустили?

- Да.

- Вы после такого приключения не опасаетесь снова выходить на акцию протеста?

- Второй раз не хотелось бы туда попадать. Несмотря на то, что волею судьбы восемь часов провела в компании прекрасных людей.

- Нина Багинская? (73-летняя женщина, символ протестов в Белоруссии - И. Л.).

- Да. Она, несмотря на постоянное участие в акциях протеста, впервые попала в автозак. Ее выпустили до того, как нас привезли в РОВД.

- Как вели себя бойцы ОМОНА в автозаке?

- Повторяю: видимо у правоохранителей сейчас совершенно другие установки. Их явно переориентировали на то, что они должны вести себя сдержанней и вежливей. К тому же нами занимались не те "звери", что на Окрестина (изолятор временного содержания на улице Окрестина в Минске, считается одним из самых страшных по условиям содержания участников протестов – И. Л.). У нас были обычные милиционеры, некоторые - гаишники. Многие из них явно были не рады тому, что им приходилось делать. И если делали это, то не от души. В автозаке к нам относились достаточно культурно, не было особой скученности, всего шесть человек на местах, предназначенных для трех человек. Когда приехали, сразу открыли дверь, чтобы воздух пошел к нам.

- Они устали от всего этого?

- Не знаю, как те, кто задерживал нас. Но эти, в РОВД, явно не горели энтузиазмом. Молодые мужчины, заниматься такой работой как-то неудобно, и, как мне кажется, они сами это понимают. Хотя они и говорили нам, что у них великая миссия. Родину защищать.

- Как вы думаете, они верят в то, что сами говорят?

- Они в это верят, безусловно. Видно, что с ними проводили работу. Но митингов и задержаний уже столько, что они нам говорили: слушайте, ну мы уже устали от вас, и чего вы добились?

- Как полагаете, чем все закончится в Белоруссии? Строго говоря, "чего вы добились"?

- Огромного успеха. Добились того, что такая нация как белорусы – я не знаю, что надо сделать, чтобы вывести их из себя – таким образом начали реагировать. Со мной сидели те, у кого есть приличные деньги, бизнесы… Они готовы всем этим пожертвовать, сидеть, пусть и восемь часов, в таких скотских условиях, чтобы страна изменилась. Потому что доколе? Просто стало невозможно. Тут, понимаете, нет лидеров у протеста. Но – сформировалось настоящее гражданское общество. Страшно выходить на улицы. Страшно всем. Но люди продолжают выходить. Я видела женщин, которые шли на акции протестов с маленькими детьми.

- Ваши предположения по срокам?

- К сожалению, не могу ответить на этот вопрос. В первую очередь потому, что Лукашенко сам никуда не уйдет. Только вмешательство какой-то третьей силы может изменить расклад сил. Но я вижу, что у людей накопилось очень много злости из-за событий девятого-двенадцатого августа. Людей действительно жестоко пытали. Того, что происходило, в Белоруссии никто уже не забудет. Поток протестующих не иссякает, люди все равно выходят на улицы. У них нет выхода, им некуда бежать, им остается только бороться за свои права, за право жить в нормальной стране. Полгода, год, без разницы, нет возврата к старому. Я очень хочу верить в это…

P.S. Автор выражает благодарность Борису Суходреву за помощь в организации интервью.