Она узнавала, как меняется мир, глядя на тополь за окном. Если на ветвях лежит снег — значит, зима. Распускаются почки — пришел апрель. Летом среди зеленых веток прыгали солнечные зайчики. А когда листья желтели и умирали, она знала, что пришла осень. Когда сидишь взаперти, время останавливается, дни сливаются в бесконечный поток, и теряется чувство реальности.
Анастасия Шевченко — российская общественная активистка. За участие в несанкционированных митингах ее приговорили к домашнему аресту, который продлился больше двух лет. В декабре в Тель-Авиве прошел показ фильма "Анастасия", снятый режиссером Сарой Макарти. На премьеру приехала и сама героиня. Я поговорила с Анастасией о том, как в России защищают гражданские права и когда наступит 37-й год.
— Насколько я понимаю, вы не собирались становиться правозащитницей. Вы хотели защитить ребенка.
— Я до сих пор себя не считаю правозащитницей. Я скорее активистка. Вообще, мне кажется, сложно жить в России и не быть активным человеком. Ведь у нас столько несправедливости вокруг.
Сейчас Анастасия с семьей живет в Вильнюсе. Война стала триггером, после которого невозможно было оставаться в стране, в родном Ростове.
— А что происходит сегодня в России на бытовом уровне, почему невозможно там оставаться?
— Представьте себе, что вам запрещают говорить какие-то слова, а вокруг вас люди с абсолютно полярным мнением. То есть среднего мнения не существует. Разрушаются семьи, родители отказываются от детей, атмосфера очень накаленная. Плюс везде буквы Z. Они наклеены на общественном транспорте, у нас в Ростове на набережной появился памятник букве Z, и люди рядом с ним фотографируются. На улицах появилось много военных, а в небе летают самолеты, и ты прекрасно понимаешь, куда они летят и зачем. При этом аэропорт закрыт с начала войны. То есть в нашем городе очень сильно чувствуется война. Не говоря о том, что снаряды уже не раз прилетали по Ростовской области. Прибавьте к этому то, что происходит в школах. Я не хочу, чтобы к моим детям лезли в голову с уроками псевдопатриотизма.
Но одна из главных причин, по которой Анастасия заняла активную гражданскую позицию, — это ее дочь Алина. В месячном возрасте ей поставили диагноз "поражение головного мозга" в результате перенесенного менингоэнцефалита". Это произошло молниеносно. Вечером ребенок был здоров, ночью попал в реанимацию, а наутро родителям заявили: "Сгорел мозг, она ничего не сможет делать. Отдавайте в детдом". Анастасии тогда был двадцать один год. "Пока я на обеде, — сказала врач, — примите решение".
— Эти дети никому в России не нужны. Никто ничего не объясняет. Откуда взялся менингоэнцефалит? Как это было возможно в больнице с абсолютно здоровым ребенком? Кто понесет ответственность? И, самое главное, что делать дальше?
Первые три года жизни Алина провела в больнице, но лечение не принесло успеха. В итоге врачи отказались его продолжать. Сложно сказать, сохранились ли у Алины когнитивные способности. Она не разговаривала, почти не реагировала на происходящее. Только иногда мама ловила на себе ее взгляд — глубокий, пытливый. Что она пыталась сказать этим взглядом — никто никогда не узнает.
Большую часть жизни Алина провела лежа в кровати. Только изредка маме приходилось возить ее на медицинскую проверку с целью подтверждения инвалидности ("Еще одна бюрократическая глупость", — говорит Анастасия.) А еще Алина часто болела. У таких людей бронхит – одно из самых распространенных заболеваний. И мама ложилась вместе с ней в больницу. Держала за руку, кормила перетертой пищей и просто была рядом. Тогда Алина выздоравливала быстрее. В тот последний раз, когда Алина попала в больницу, Анастасия была под арестом. Это и сыграло решающую роль.
— Понимаете, растить такого ребенка в России очень непросто. Например, ей нужны жизненно важные лекарства, а Минздрав просто забыл их заказать. Приходилось писать письма, жаловаться, выбивать, заказывать. Потом я работала журналистом и каждый день сталкивалась с несправедливостью, когда, казалось бы, так просто можно обеспечить нормальное существование людям, но везде какие-то препятствия. Потом появился Навальный, потом убили Немцова, и были моменты, когда просто невозможно было не выходить на улицу. Я протестовала против плохого общественного транспорта, потому что в автобусах не было кондиционеров. Против других многих вещей. Я считала, это абсолютно нормально и логично требовать достойной жизни для нас и наших детей. И конечно, когда я была наблюдателем и видела, как фальсифицировали выборы, я не могла молчать. Днем это были прекрасные люди, милейшие учителя, а вечером, во время подсчета голосов, они превращались в мегер, которые просто выкидывали людей за шкирку на улицу. Когда началась война с Украиной в четырнадцатом году, я тоже стояла с украинским флагом в центре города. И за свободу украинских политзаключенных мы тоже выступали. Всегда возникают моменты, когда нельзя молчать.
— Но это "нельзя молчать" требует очень большой смелости. Вы смелый человек?
— Наверное, да. Но тут дело не в смелости, а в ситуации, когда ты по-другому просто не можешь. Если ты этого не сделаешь, то себя не будешь уважать. А я бы хотела, чтобы мои дети, глядя на меня, понимали, что надо себя уважать и оставаться человеком. Я хотела, чтобы мои дети ездили по нормальным дорогам, жили в нормальной стране и могли выбирать себе будущее, а не то, которое им учителя в бюллетенях нарисуют. Вот я приехала в Тель-Авив с фильмом. Вышла на набережную. Посмотрела, как там просторно, удобно, чисто. Как все сделано для людей. И стало очень обидно: почему у нас не так? Почему мы не можем жить достойно?
После Алины в семье Анастасии родились еще двое детей – Влада и Миша. Но огромные силы уходили на поддержание жизни старшей дочери. Пока в итоге не было решено перевести ее в специальный интернат, где она была под круглосуточной опекой врачей. Но однажды ее забрали домой, и Алине стало резко хуже. Она кричала от боли и билась в судорогах. Стало очевидно, что в домашних условиях справиться с ее недугом не было возможности.
"Нет ничего ужаснее, — рассказывает Анастасия, — чем видеть, как ребенок мучится от боли и нет возможности ему помочь".
— Сейчас многие думают над вопросом, что случилось с российским обществом. Почему оно стало таким? Наверное, причин много. И исторических, и социальных. Ведь не надо забывать, что в стране живут люди с очень низким доходом. Когда нужно выживать, не до эмпатии. У них очень низкие, даже заниженные требования. Хотелось бы, чтобы люди начинали мечтать и стремиться к чему-то лучшему. Но это же воспитывается с детства, еще с детского сада. "Не съешь борщ — тебе выльют его за шиворот", — так нам говорили. В школе совершенно невозможно выражать свое мнение, а очень многие вещи просто навязывают. Плюс работает пропаганда и "патриотизм". И когда тебе это говорят изо дня в день, ты начинаешь верить в то, что лучше подчиниться и делать, как тебе велят. В итоге вырастают такие взрослые — скованные, со стереотипным мышлением, верящие в дисциплину и запреты.
Анастасия родилась в семье военного и учительницы русского языка и литературы. Мама помогала ей с выбором книг, и в детстве Анастасия много читала. Может быть, это и помогло сформировать критическое мышление и научило анализировать ситуацию. К тому же ее врожденное чувство справедливости не позволяло равнодушно смотреть на то, что происходит вокруг. А еще с детства Анастасия мечтала увидеть Европу. Когда впервые попала в Париж, то плакала от счастья и трогала стены, камни, деревья, которые помнят великую историю, происходившую на их глазах.
Человек тонко чувствующий не может молчать, когда вокруг столько боли, унижения и обиды.
— Сегодня люди, которые остались в России, находятся в глубокой депрессии. Они не уезжают по принципиальным соображениям, и я эти принципы очень уважаю. Многие сидят в тюрьме, а другие сидят дома. Кто-то над ними смеется, кто-то ненавидит. Уровень ненависти сейчас очень высок, потому что эта ненависть воспитывается телевидением. Активисты получают угрозы, разрисованные двери, исцарапанные машины. Я, например, до сих пор получаю угрозы. Одна из последних мне очень понравилась: мне пожелали висеть на одной березе с Пугачевой и Галкиным. На меня писали доносы, по ним возбуждали дела. Последний донос написали, когда я уже сидела под арестом. Меня обвинили в том, что я — шпион британской разведки.
В первый раз ее оштрафовали за участие в несанкционированном митинге, во второй раз – за участие в дебатах. А в третий раз она вышла на улицу с флагом желтого цвета с надписью "Надоел!", на котором был изображен портрет Путина. Позже экспертиза выяснила, что желтый цвет является экстремистским, потому что ассоциируется с нежелательной общественной организацией "Открытая Россия".
После этого ее арестовали, завели уголовное дело и поместили под домашний арест. В это время у Алины снова обнаружили бронхит, и ее перевели в больницу. Во время ареста матери у девушки, которой было к тому времени почти восемнадцать, остановилось сердце. Но Анастасию не пустили навестить дочь.
— Я объясняла судье, что должна быть рядом. Только я умею ее кормить — ведь это определенный навык, который приобретается с опытом. Но он отказал. Когда мне наконец разрешили к ней приехать, она просто лежала одна с высокой температурой. Это был смертный приговор. Она не ела, за ней никто не ухаживал, даже подгузники не меняли. Когда меня пустили к ней ночью в реанимацию, я успела принести ей бутылочку. Но она уже не могла есть. Ее перевели в реанимацию, а меня поселили в палату, где она лежала. Там была ее пустая кровать. Она умерла на следующий день.
Анастасия просидела под домашним арестом в двухкомнатной квартире два года и один месяц. Ей было запрещена любая коммуникация с внешним миром, включая выход в Интернет. "Ты должна жить так, как будто за тобой постоянно следят", — сказал адвокат.
И было понятно, почему. Во время следствия над кроватью женщины была тайно установлена видеокамера, которая снимала все, что происходило в спальне. К материалам дела было приобщено тридцать шесть дисков — записей ее личной жизни. Полицейский, который следил за ней, буквально жил ее жизнью и знал о ней практически все.
— На какие деньги вы жили?
— Работать под домашним арестом тоже нельзя. Когда умерла Алина, мы сидели и плакали. И постоянно шли сообщения на телефон. Выяснилось потом, что люди слали деньги. За неделю мы собрали миллион рублей. На эти пожертвования мы и жили два года.
После двух лет домашнего ареста Анастасия получила еще четыре года условно за митинг и дебаты, что считается мягким приговором.
— Мне кажется, как бы это цинично ни звучало, меня выручила дочь. Ее смерть стала ударом для всех. Тысячи женщин вышли на "марш матерей" в мою поддержку. Я получала открытки, письма поддержки. Все они были отправлены моей дочери, хотя понятно было, что адресованы они мне. Я их читала перед каждым заседанием. Судебные заседания в России — это очень унизительная вещь. Это очень напоминает сталинские суды с разоблачением японских шпионов и врагов народа. Это очень обидно. Ведь ты стараешься сделать что-то хорошее для страны, а оказываешься предателем. Поразительно, как все возвращается. И как люди этому верят. Так легче, наверное.
История Анастасии Шевченко получила такой широкий общественный резонанс потому, что это было первое дело по статье о "нежелательных общественных организациях". Нужен был показательный жестокий суд, в назидание остальным, тем, кто посмеет протестовать против власти. Даже уехав из России, Анастасия остается одним из главных политических преступников страны. Ростовская прокуратура требует заменить условный срок на реальный, как бы абсурдно это ни звучало. Поэтому Анастасия прекрасно понимает, что возвращаться в Россию сегодняшнюю для нее невозможно — ее арестуют на границе.
— Все два года домашнего ареста я вела дневник. Я описывала этих людей, которые меня судили, обвиняли, оскорбляли и мучали. Они все разные, конечно. Но я не встретила ни одного идейного человека, который бы искренне поддерживал этот режим. Я уверена, что как только что-то случится, они быстро перейдут на другую сторону. В каких-то глазах я видела сочувствие, в каких-то равнодушие, в каких-то агрессию. Но они находят себе оправдание. Кто-то делает это ради карьеры. Кто-то ради детей. После оглашения приговора я должна была прийти к следователю, чтобы забрать вещи, которые были изъяты у меня во время обыска. Он был очень доволен. Благодаря моему делу, которое он успешно завершил, ему повысили зарплату и выделили отдельный кабинет. Мы с ним побеседовали, и я поняла, что он считает, что и для меня это дело пошло на пользу. Я стала известна на всю страну, обо мне заговорили. То есть, с его точки зрения, сплошная польза для всех. Он расценивает это как большой успех. А я вижу только то, что у меня умерла дочь. Без меня. И два года, которые я просидела дома, никто не вернет.
— Если бы была возможность, вы бы что-то изменили?
— Нет, ничего бы не изменила. Но я бы хотела вернуться в Россию. Я чувствую ответственность за свою страну. Я хочу строить страну, которая не скатится в диктаторство снова. Я хочу вернуться, когда будет безопасно и режим падет. Я верю, что это произойдет и будет период реабилитации. Я буду бороться за свою страну.
Пока в ростовской прокуратуре пересматривают дело общественной активистки Анастасии Шевченко, документальный фильм "Анастасия" прошел в шорт-лист номинантов на премию "Оскар".
комментарии