Толерантный Иван Бунин

В русской литературе времен Российской империи хватало писателей, поэтов, публицистов, философов, недоброжелательно косившихся на евреев. Кто-то проявлял это открыто в своих сочинениях, кто-то откровенничал только с друзьями. Однако далеко не все так себя зарекомендовали. В. Короленко, М. Горький, Л. Андреев, М. Лермонтов, Лев Толстой, Марина Цветаева антисемитами не были. Этот ряд можно продолжать. И прекрасный писатель Иван Алексеевич Бунин тоже в этом ряду.

"Ни юдофоб, ни юдофил"

В России Бунин встречал немало евреев, особенно в своих поездках в "черту оседлости" и более всего в периоды жизни в Одессе, где евреи составляли примерно треть населения. Воспоминания современников Бунина, его произведения, дневниковые записи показывают, что людей он обычно оценивал, как и должно быть, по их человеческим, личностным качествам, а не по национальности или религии: "несть ни эллина, ни иудея".

Первая супруга Бунина - еврейка Анна Цакни, дочь грека и крещеной еврейки. От этого брака у него был сын Николай, умерший в детстве. Близких друзей среди евреев у писателя в России почти не было (только прозаик, драматург Семен Юшкевич). Однако среди его приятелей и хороших знакомых представителей ассимилированной еврейской интеллигенции было немало, особенно в любимой им Одессе: помимо Семена Юшкевича, это литераторы Александр Кипен, Залман Розенталь, Александр Биск, врач и литератор Давид Шпитальников и другие. Теплые отношения были у Бунина с блистательным литературным критиком Юлием Айхенвальдом. Бунин ценил в приятелях-евреях душевные качества, ум, талантливость, оригинальность суждений.

Личностью Бунин был яркой, но сложной. У многих складывалось мнение, что человек он холодный, чванливый, сухой, язвительный - в общем, надменный аристократ. Из-за этого мало знающие его люди порой видели в нем и антисемитизм - без каких-либо убедительных подтверждений. Так, в 1907 г. Бунин с будущей супругой Верой Муромцевой посетил Палестину. А одним из их попутчиков на Святой земле стал знаменитый российский пианист Давид Шор. Они познакомились на пароходе и дальше путешествовали вместе. А потом Шор вспоминал, что "тяжело было мне чувствовать в просвещенном человеке несомненный антисемитизм".

Близко же знавшие Бунина считали его милым, ранимым, душевно чутким, способным выслушать и дать дельный совет. И никаким не антисемитом. Хорошо знакомый с Буниным литератор-еврей Александр Бахрах отмечает в своей книге "Бунин в халате", что тот "любит пойти иногда в еврейский ресторан и отлично осведомлен о многих патриархальных еврейских обычаях, которые практикуются только в очень ортодоксальной среде". Но мог порой и подшутить на национальном вопросе. Бахрах ссылается на поведанную им историю:

"Отличный человек был покойный Юшкевич - прекрасный семьянин и верный друг. Но я очень любил дразнить его. Помню, встречаю его однажды в Светлое Воскресение.

- Семен, у тебя сегодня плохой день…
- А что такое?
- Христос воскрес!
Он огрызался…".

А вот американский филолог, специалист по русистике и еврейским исследованиям Максим Д. Шраер в интервью российскому изданию "Лабиринт" приводит уже серьезное высказывание писателя из его дневника от 1922 г. Бунин узнал, что князь Голицын в Берлине женился на богатой еврейке, и комментирует: "Эти браки теперь всё учащаются, еврейки становятся графинями, княгинями - добивают, докупают нас". Что это было - реакция на свой первый неудавшийся брак? Вызванные чем-то эмоции момента? Тот же Шраер подчеркивает, что Бунин всегда осуждал погромы, антисемитизм, проявлял сострадание к дискриминируемым евреям.

Анализируя действия Бунина, историк Марк Уральский в своей книге "Бунин и евреи" приходит к выводу: "Скорее всего, по жизни, в бытовых ситуациях Бунин не выказывал себя ни юдофобом, ни юдофилом, а свои симпатии или антипатии к евреям проявлял в зависимости от конкретной личности да житейской ситуации".

"Я еврей и, быть может, потомок царей"

В русской литературе Серебряного века, в конце XIX - начале XX вв. еврейская тематика звучит. Но в произведениях Бунина, где поднимались либо общечеловеческие, либо русские вопросы, современных ему еврейских тем, знаковых персонажей-евреев нет. По мнению М. Уральского, возможно, это отражало присущее писателю дистанцирование от общественно-политического пространства. Ведь "еврейский вопрос" был насущной политической проблематикой. Периодически бывало, что евреи и присутствовали в его произведениях, но лишь как фигуры отдельных эпизодов, так сказать, "фигуры или события фона".

При этом у Бунина заметно представлены библейские ветхозаветные темы, проявлен интерес к истории и судьбе еврейского народа. Особенно после огромного впечатления от путешествия по Святой земле. Путевые очерки, стихотворения, рассказы разных лет…

Вот, например, из стихотворения "Иерусалим" (1907), написанного по свежим следам от путешествия:

И сказал проводник: "Господин! Я еврей
И, быть может, потомок царей.
Погляди на цветы по сионским стенам:
Это всё, что осталося нам".

Я спросил: "На цветы?" И услышал в ответ:
"Господин! Это праотцев след,
Кровь погибших в боях. Каждый год, как весна,
Красным маком восходит она".

Далее Бунин участвовал в акциях русских писателей против антисемитских инцидентов в Российской империи. Выступал против погромов и изгнания евреев из мест проживания в годы Первой мировой войны. "Дело Бейлиса" он однозначно называл "нелепым обвинением".

В коллективном писательском сборнике "Щит" (1915) - опять же его стихотворения на библейские темы. Они доносят напоминание о том, "откуда все мы вышли". В номере еженедельника "Еврейская жизнь" (1916) к 25-летию творчества поэта Хаима Нахмана Бялика опубликовано бунинское поздравление и написанное им к юбилею стихотворение "Да исполнятся сроки":

Почто, о Боже, столько лет
Ты мучишь нас в пустыне знойной?
Где правый путь? Где отчий след
К стране родимой и спокойной?..

Прямые коротки пути:
Потребна скорбь, потребно время,
Чтобы могло произрасти
На ниву брошенное семя.

Стихотворные строки настолько гармонируют с поэзией Бялика, что порой их ошибочно принимали за бунинский перевод поэта. Еврейская общественность ценила гражданскую позицию Бунина и относилась к нему с большой симпатией.

"Жиды на это дело нас подбили…"

"Окаянные дни" - самая известная публицистическая работа Ивана Бунина. Дневниковые записи отражают переживания от непринятой им большевистской революции и перипетии Гражданской войны в России: сначала красная "Москва, 1918 г.", затем красная "Одесса, 1919 г."

Распространена точка зрения, что это произведение антисемитское или близкое к этому. Не согласен. Но оно сложное для оценивания в этом ракурсе, поэтому может вызывать разные мнения.

Вот, например, встречаем уже в начале текста:

"Читали Эренбург, Вера Инбер. Саша Койранский сказал про них:
Завывает Эренбург,
Жадно ловит Инбер клич его, -
Ни Москва, ни Петербург
Не заменят им Бердичева".

Здесь акцент на национальности при рассмотрении в негативном свете поэтов И. Эренбурга и В. Инбер, что можно трактовать как проявление антисемитизма. Но всё-таки, во-первых, Бунин приводит не своё стихосложение, а во-вторых, поэт Александр Койранский - сам еврей. Похожим образом действует и следующий пример, возможно, с иронией:

"Коган рассказывал мне о Штейнберге, комиссаре юстиции: старозаветный, набожный еврей, не ест трефного, свято чтит субботу…"

Затрагивает Бунин и иных "комиссаров" с "говорящими" фамилиями. Видный деятель советской власти в Одессе А. Фельдман проводит собрание. Кто-то кричит:

"Довольно, надоело! Хлеба!"
- "Ах, вот как! - завопил Фельдман. - Кто это крикнул?"

Крикнувший вскочил и был арестован.

"Затем Фельдман предложил 'употреблять буржуев вместо лошадей, для перевозки тяжестей'. Это встретили бурными аплодисментами".

Не обходится прозаик и без Троцкого:

"Статья Троцкого 'о необходимости добить Колчака'. Конечно, это первая необходимость и не только для Троцкого, но и для всех, которые ради погибели 'проклятого прошлого' готовы на погибель хоть половины русского народа".

Бунин много сообщает о восприятии евреев в обществе и их ассоциации с большевиками-коммунистами. Характерный разговор "простого народа" о большевиках:
"Там жиды все… И поляки вдобавок. Он и Ленин-то, говорят, не настоящий - энтого давно убили, настоящего-то".

Или:

"Хожу, прислушиваюсь на улицах, в подворотнях, на базаре. Все дышут тяжкой злобой к 'коммунии' и к евреям".

А вот дворник Фома оказывается политически просвещённее многих:

"Теперь злодей укрепился. Вон красноармейцы говорят: 'Вся беда от жидов, они все коммунисты, а большевики все русские'. А я думаю, что они-то, красноармейцы-то эти, и есть злу корень. Все ярыги, все разбойники… как измываются над мирным жителем!"

Осуждает Бунин тех, кто идёт работать к большевикам. Например, известного журналиста-еврея Льва Гальберштадта:

"И этот 'перекрасился'. Он, вчерашний ярый белогвардеец, плакавший (буквально) при бегстве французов, уже пристроился при газете 'Голос Красноармейца'".
Однако показывает Бунин, что "в большевиках" ходят далеко не только евреи.
"Рассказывают, что Фельдман говорил речь каким-то крестьянским 'депутатам':

- Товарищи, скоро во всём свете будет власть советов!
И вдруг голос из толпы депутатов:
- Сего не буде!
Фельдман яростно:
- Это почему?
- Жидив не хвате!"
"Ничего, не беспокойтесь: хватит Щепкиных", - комментирует Бунин (Щепкин - одесский комиссар народного просвещения, русский).

И вообще есть евреи - за красных, и есть - против. Один из них говорит Бунину, что на Киев идет атаман Зеленый с лозунгом "Бей жидов и коммунистов, за веру и отечество!" И добавляет: "Я сам, так сказать, жид, но пусть хоть сам дьявол придет".

Часто упоминает писатель встречи и беседы со знакомыми евреями:
"Был Юшкевич. Очень боится еврейского погрома. Юдофобство в городе лютое".
Конечно, Бунин против погромов, но явно симпатизировавший "белому" лагерю, ждавший прихода "белых", болезненно воспринимавший их критику, он не хотел, чтобы погромы связывали с "белыми". Не верит в это, считает преувеличением? Хочет показать, что не только они причастны?
Во всяком случае, то и дело подчеркивает погромы, содеянные не Белой армией. Берет большевистскую пропаганду:

"Колчак с Михаилом Романовым несет водку и погромы…" и продолжает: "Вот в Николаеве, Елизаветграде, Жмеринке Колчака нет, а зверские еврейские погромы есть. Это называется, по Блокам, 'народ объят музыкой революции - слушайте, слушайте музыку революции!"
Рассказывает о еврейском погроме в Одессе на Большом Фонтане, учиненном одесскими красноармейцами (очевидно, из дивизии атамана Григорьева, поднявшей восстание против большевиков. - А. К.):

"Врывались ночью, стаскивали с кроватей и убивали кого попало".

Хороший бунинский знакомый, писатель:
"Кипен спасся случайно - ночевал, по счастью, не дома…"
"Убит Моисей Гутман, биндюжник, прошлой осенью перевозивший нас с дачи, очень милый человек".

Бунин признает, что советская печать работает против погромов. Публикует из "красных" газет:
"Смерть погромщикам! Враги народа хотят потопить революцию в еврейской крови, хотят, чтобы господа жили в писаных хоромах, а мужики в хлеву… пьяница Григорьев провозгласил лозунг: 'Бей жидов, спасай Украину', что несет страшный вред Красной Армии и гибель социальной Революции!"

Говорит писатель о посещении синагоги:
"Так всё жутко и гадко вокруг, что тянет в церкви, в эти последние убежища, еще не залитые потопом грязи, зверства. Только слишком много было оперы, хорошо только порою…"
И, наконец, пожалуй, лучшие строки книги, отражающие суть мировоззрения автора:
"Левые" все "эксцессы" революции валят на старый режим, черносотенцы - на евреев. А народ не виноват! Да и сам народ будет впоследствии валить все на другого - на соседа и на еврея: 'Что ж я? Что Илья, то и я. Это нас жиды на всё это дело подбили…"
Итак, отдельные посылы "Окаянных дней" могут рассматриваться как антисемитские, но в комплексе с другими мыслями текста не позволяют делать общий вывод об антисемитизме книги. При этом важно учитывать огнедышащий контекст времени - огромный накал страстей в Гражданскую войну.

Есть стойкие убеждения автора, что большевизм - это крах России, есть евреи среди лидеров большевиков, есть много евреев, которых громадный российский антисемитизм периода войны толкал к большевикам, заявлявшим о его недопустимости. Но Бунин показывает, что не нужно ставить знак равенства между евреями и большевиками, ужасается погромам и предлагает не искать вину по национальному признаку.

Разумеется, необходимо учитывать и фундаментальные взгляды Бунина по "еврейскому вопросу" других периодов. Всё это вместе исключает обвинения его в антисемитизме.
Да и так сложилось, что именно в "окаянные годы" у Ивана Алексеевича, перебравшегося из охваченной революцией Москвы в Одессу, сформировался круг друзей-евреев - литераторов и политических деятелей (эсеры, народные социалисты). В 1919 г. Бунин был соредактором газеты "Южное слово", где работало несколько евреев-журналистов. Затем ряд его друзей и коллег, как и сам Бунин, проследовал в эмиграцию и входил там в близкое окружение писателя.
Сами Бунины сумели покинуть в начале 1920 г. Одессу перед захватом её большевиками и обосновались во Франции также благодаря поддержке евреев - семьи меценатов Цетлинов и публициста, видного деятеля Партии эсеров Ильи Фондаминского.

"Жидовский батько"
В Париже у Бунина возникла среда общения, где заметно были представлены евреи - интеллектуалы, бизнесмены, игравшие видную роль в общественно-культурной жизни "русского Парижа". Они были его друзьями, помощниками, меценатами и горячими поклонниками. Многие литературные критики-евреи посвящали его творчеству комплиментарные статьи.
Очень дружеские отношения связывали Бунина с популярным прозаиком, публицистом и общественным деятелем Марком Алдановым. Они высоко ценили писательские дарования друг друга. Алданов "проталкивал" Нобелевскую премию Бунина. А Бунин с 1937 г. неоднократно выдвигал на "Нобелевку" кандидатуру Алданова.

Однажды произошла редкая история: Алданов с согласия Бунина во время его болезни опубликовал свою литературоведческую статью под его именем. Бунин прочёл и подписал. Когда его спросили: "Исправлений не будет?", он проворчал: "Ну вот ещё! Он пишет так хорошо, что не мне его исправлять…"

В числе ближайших друзей Бунина были супруги Михаил и Мария Цетлины. Михаил - литератор, редактор, издатель; Мария - философ, издатель. Оба занимались благотворительностью. Тесная дружба установилась у Бунина с доктором права, писателем Яковом Полонским. В Париже он работал в Центре еврейских исторических документов.

Значительное место в общественном пространстве русской эмиграции во Франции занимал Илья Фондаминский. Он был одним из редакторов ведущего журнала эмиграции "Современные записки", где публиковались художественные произведения Бунина. Как символ "свободной России", Бунин выступал на страницах авторитетной американской газеты "Новое русское слово", редактором и издателем которой работал Марк Вейнбаум. В конце 1940-х Марк возглавил Литературный фонд по поддержке русских писателей в изгнании, и тяжело больной, остро нуждавшийся Иван Алексеевич получал пособия.

Американский промышленник родом из Украины Фрэнк Атран как поклонник предоставлял Бунину ежемесячную пенсию и деньги на печатание книг. Материальную поддержку в течение ряда лет оказывал Леонард Розенталь. Сергей Цион координировал помощь Бунину от шведских организаций и частных лиц, способствовал продвижению книг писателя.

Известный русский писатель Михаил Осоргин отмечал значимость отзывчивых евреев в поддержке Бунина и других русских писателей-эмигрантов на фоне безразличия со стороны предпринимателей из числа этнических русских к судьбе национальной культуры.

В русской эмиграции во Франции юдофобов было много. Бунин же не примыкал к антисемитским кругам и постоянно демонстрировал, что он "с евреями". Настолько они его окружали, что антисемиты даже прозвали его "жидовским батьком". А вот, например, с философом-антисемитом Иваном Ильиным писатель имел неприязненные отношения. Хотя жена Ильина была двоюродной сестрой жены Бунина.

"Улыбнулось нам солнце русское"
Евреи Марк Алданов, "однофамилец" вождя большевиков, известный журналист и общественный деятель российского зарубежья Илья Троцкий, литератор, журналист Андрей Седых (Яков Цвибак), журналист и русско-французский литератор Серж де Шессен сыграли очень большую роль в получении в 1933 г. Иваном Буниным - первым среди русских писателей - Нобелевской премии по литературе.

Илья Троцкий своей статьей инициировал основную кампанию по номинированию Бунина, затронув тему выдвижения на премию представителя русской литературы. Потом он агитировал в коридорах Нобелевского комитета. Алданов рекламировал Бунина европейским литераторам, где пользовался уважением. Бунин был незнаком скандинавским читателям, а С. де Шессен отыскал в Стокгольме книгоиздательство для его произведений. Историк литературы Александр Элиасберг переписывался с нобелевским лауреатом Томасом Манном, предлагая ему номинировать Бунина. Обращался к Манну и философ Лев Шестов, с которым дружил Бунин.

Искренне привязанный к Бунину А. Седых активно продвигал его среди интеллектуальной элиты Запада. Писатель сделал его своим литературным секретарем при поездке в Стокгольм для получения премии. Даже когда секретарские обязанности завершились, Седых продолжал представлять интересы Бунина во Франции и США. Доверительные отношения с Седых Бунин сохранял до последних дней жизни. Андрей организовывал материальную помощь, урегулировал конфликтные ситуации вокруг прозаика.

Нобелевская премия! Близкий друг Бунина, поэт-сатирик еврей Дон-Аминадо писал:

"И вдруг из пучин незнания,
Равнодушья… - в окошко узкое,
На пятнадцатый год изгнания
Улыбнулось нам солнце русское!"

Сторонники буйствовали от счастья. Большевики негодовали. Советская пропаганда изображала русскую эмиграцию беспочвенными, деморализованными изгнанниками, не пригодными к творчеству, а тут Бунин получил высшую в мире награду за литературу.

Не мог поступить иначе
Юго-восток Франции, маленький город Грасс, вилла высоко в горах. Тут жил Бунин с супругой во время Второй мировой войны, когда большая часть Франции была оккупирована нацистской Германией, а юг контролировало коллаборационистское вишистское правительство.

С 1942 г. на юге Франции проводились массовые депортации тысяч евреев, многие из которых из концлагерей уже не вернулись. Узнав о страшной угрозе для пианиста Александра Либермана и его жены, Бунин предложил им незамедлительно переселиться к нему. Они сначала отказывались, не желая навлекать на него опасность, но он настоял. При этом они не были даже близкими друзьями, но Бунин не смог остаться в стороне. В начале сентября 1942 г. Либерманы несколько дней прожили у него.

С 1940 г. по 1944-й в бунинском доме жил литератор, еврей Александр Бахрах. Иван Бунин рассказывал: "Попросился пожить три дня, да и живет уже четыре года. Да ведь не выгонишь его, куда же он пойдет - ведь еврей".

Необходимых охраняющих документов у него не было, и супруга Бунина Вера Николаевна организовала для него крещение у православного священника. После этого Бахрах смог легально проживать у них. Когда его задержали эсэсовцы, этот документ о крещении спас ему жизнь.

При этом сами Бунины пребывали в статусе лиц без гражданства, и дом, в котором они жили, им не принадлежал. Он был снят у англичанки, уехавшей с началом войны в Британию. Таким образом, вилла, по существу, была имуществом гражданки враждебной державы. У Буниных мог быть обыск, на них могли донести в полицию.

В отличие от многих русских эмигрантов во Франции, которые пошли на сотрудничество с нацистами, Бунин знать нацистов не желал. "Гроша нет за душой", деньги от Нобелевской премии давно иссякли, жизнь впроголодь, но писатель отвергал все предложения работать в издаваемых при оккупации газетах. Он радовался победам Красной армии в годы Второй мировой, хотя был противником большевиков, отобравших у него родину.

Очень рискуя, Бунины спасали жизни евреям. Иван Алексеевич просто не мог поступить иначе. Вера Николаевна его поддерживала.

Источник: "Еврейская панорама"