Этот день года 1986-го – день беды, размах которой разве что десяток человек в стране знал еще 26-го апреля.
Сейчас известно во всем мире: как там всё произошло, по каким причинам. Об этом написано и снято много.
Бывшие чернобыльцы, ликвидаторы живут в разных странах, в том числе и в Израиле, лечатся, не все успешно.
А тогда, 35 лет, назад меня вызвали к главному редактору "Крестьянки" и объявили об оказанной чести – командировке в Припять. У других семьи, дети, а ты один. Типа, больше некому.
Я отказался, поскольку уже получил бэры в Красноярске-26. Но написал очерк "Полураспад".
А через пару лет все же поехал снимать документалку к реактору и в зону отчуждения.
Катал под Луганск в тюрьму, брать интервью с бывшим директором ЧАЭС Брюхановым.
Он там трудился в кочегарке.
Потом в Киев, к жене Валентине.
Кремлю потребовался "козел отпущения", и на Брюханова свалили всё. Хотя судить следовало кое-кого повыше.
Его мать умерла в Ташкенте из-за всесоюзной, тотальной травли сына. Виктора Петровича взяли под стражу сразу после похорон. Освободили лишь в 1991-м, когда малость разобрались что к чему.
Чернобыльская история – это и мой личный рубец на сердце: погибли друзья-журналисты из "Комсомолки", знакомые летчики, ученые…
На второй день после аварии сложились вот эти строчки, которые потом стали песней.
ЧЕРНОБЫЛЬ
Что касается медленной Припяти
И былинных ее берегов,
И лесов, находящихся при смерти,
Быль страшней нападенья врагов.
Ложка меда на век излучения…
Но излучинам древней реки
Не помогут слова утешения
И с живою водой пузырьки.
Не видать ни лодчонки, ни паруса.
Предсказуемой ждали беды.
Потянулись из зоны "Икарусы",
Отражаясь в сатине воды.
И как первые версты наверчивая,
Расставались с остатками сна…
Чей-то мальчик мне машет доверчиво
Красным галстуком из окна.
Источник: Facebook
комментарии