Знаете ли вы, где находится географический центр Израиля? Ответ на этот вопрос зависит от того, как именно высчитывать его. Кто-то скажет, что он находится в районе Рамле. Другой - что в районе Хадеры. А жители Самарии (Шомрона) уверены, что за так называемой "зеленой чертой", где-то в районе поселения Бейт-Арье.
Для многих израильтян Иудея и Самария - это terra incognita. Они вероятно много слышали про них, потому что те регулярно попадают в новости - не всегда по приятным поводам, - но посещали их далеко не все. Из-за этого порой возникают предубеждения.
В региональном совете Самария придумали, как это преодолеть. На прошлой неделе там объявили о запуске проекта "Миллион на карте — путешествуем в сердце Израиля", в рамках которого будут проводиться экскурсии, лекции и различные культурные события. Проект призван ознакомить израильтян с древней и современной Самарией. В рамках этого проекта прошел пресс-тур для небольшой группы русскоязычных журналистов.
Когда говорят "поселенцы", то у многих перед глазами встает образ мужчины в вязаной кипе с автоматом. Это правда, но лишь отчасти. На самом деле еще лет 15 назад еврейское население "территорий" делилось на три примерно равные группы - вязаные кипы, светские и ультраортодоксы. Думаю, за это время последних стало больше - как и из-за более высокого уровня рождаемости, так и за счет роста ультраортодоксальных городов и поселков за зеленой чертой. Но первые две группы все еще крупные.
Жизнь за зеленой чертой в чем-то такая же, как и в основном Израиле, а в чем-то совершенно иная. Местами "поселенцы" выступают в качестве пионеров-первопроходцев, восстанавливая историю края, строя дома, осваивая земли и превращая их в плодородные.
В последние десятилетия в Иудее и Самарии активно развивается сельское хозяйство. В том числе, виноделие. Там открылись новые винодельни, производящие достойное вино. Некоторые из них среднего размера, другие - небольшие, бутиковые.
Веред и Эрез Бен Саадон - супруги, основавшие винодельню "Тура", которая располагается в поселении Рехелим в Самарии. Она считается средней по размеру и производит уже более 100 тысяч бутылок вина в год.
Оба они - люди религиозные, производимое ими вино - кошерное. Организаторы пресс-тура привезли нас туда уже в самом конце. Я знаком с этой парой с 2009 года, и бывал на этой винодельне, как и на некоторых соседних, неоднократно. Я беседую с Веред Бен Саадон о том, как война повлияла на их семью и бизнес.
— Можете снова рассказать историю вашей семьи?
— Да. Мне 48 лет. Я родилась в Голландии, у нееврейки-матери и еврейского отца. В детстве меня звали Роза Ванкуворден. Родители оба были студентами, учились в религиозной школе в Утрехте, изучали буддизм. Когда они спросили учителя, почему в этой школе не преподают иудаизм, тот не смог им дать внятного ответа. Тогда они пошли спрашивать других, и в итоге их интерес привел к тому, что они совершили алию. Прошли гиюр у раввина Корена. Сегодня родители живут в поселке Кохав-ха-Шахар, соседи моих свекра и свекрови, которые сами выходцы из Ирана и Марокко.
У нас пятеро детей. История семьи сложная: со стороны отца – бабушка пережила Шоа. Очень похоже на историю Анны Франк, ей было 15 лет. В Голландии нашелся добрый человек, который её прятал. Она вела дневник. Когда у меня была бат-мицва, я получила от нее в подарок этот дневник, и я очень гордилась этим. А когда у дочки Аялы была бат-мицва, мы передали дневник ей. В итоге, мы вместе пошли в "Яд ва-Шем" и передали его туда на хранение.
Со стороны матери история иная: в семье были и те, кто сотрудничали с нацистами и преследовали евреев. И часть того, что мы делаем сегодня, – это лучший еврейский ответ, который мы можем дать. Некоторые вещи - очень тяжелые для нас - мы узнали совсем недавно.
— Вы знакомы с потомками того Праведника народов мира, который спас вашу бабушку?
— Да. Два с половиной года назад мы встречались с ними в Голландии. Это было трогательно. Мы долго разговаривали, они говорили с нашим сыном, рассказывали ему все, что знали. Мы договорились, что на 80-летие освобождения Нормандии (6 июня 2024 года), когда пройдет мемориальная церемония, мы снова приедем и встретимся. А потом началась война...
— Война повлияла на ваше общение?
— Да. Моему отцу позвонил сын того праведника и сказал ему: "Слушай, наши внуки и особенно правнуки, не хотят участвовать в поездке из-за того, что вы делаете в Газе, из-за геноцида в Газе. Они попросили нас больше не поддерживать с вами контакт". Тот праведник переворачивается в могиле!
Подумать только: четвертое поколение! Их прадед рисковал жизнью ради евреев, а они сегодня наслушались СМИ и говорят такие вещи. И это после того, как они познакомились с нами. Познакомились с нашими детьми, которые воевали в Газе. Это отвратительно...
И если так думают они, то что уж говорить о тех, кто вообще никогда в жизни не встречал еврея, никогда не видел израильтянина и не имеет представления, о чем речь?
— Почему все так изменилось?
— Скажу так: нас никогда особенно не любили. Просто сейчас у них появилось оправдание. Тема Газы – триггер. Плюс в Европе сегодня очень много мусульман, в свое время перед ними открыли границы, и вот их стало много. И политики подстраиваются под них, потому что они становятся значительной частью электората. Уже и много депутатов-мусульман.
Наша дипломатия слаба, и даже если бы была сильна – общий фон все равно ненавистнический. Огромная волна ненависти к Израилю и евреям. Очень много антисемитизма.
Это влияет на большинство людей, живущих там. Как повлияло в свое время накануне Шоа.
— Как вы считаете, это временное явление или надолго?
— Я думаю, Европа не вернется в прежнее состояние. Там слишком много мусульман, слишком много ненависти и слишком мало евреев. Нужно репатриироваться в Израиль, пока это еще возможно.
— А в США вы тоже чувствуете перемены?
— Да. Я езжу туда 14 лет подряд по 3-4 раза в год. Вот только что вернулась из поездки, еще не выспалась даже. И хочу сказать, что раньше ничего подобного не видела. Теперь в супермаркетах стоят охранники, евреи носят с собой бейсбольные биты или держат оружие в машине. Евреи начали думать о том, чтобы продать свой дом. Они боятся, что скоро наступит время, когда они просто не смогут продать жилье, и его отберут, либо придется отдать его за бесценок. Это очень тревожно.
Я познакомилась с молодой еврейкой, она ученая, занимается исследованием рака. И она рассказала мне, что в лаборатории в Нью-Йорке, где она работает, с ней нормально общается только один сотрудник. Остальные ее ненавидят и даже не разговаривают с ней.
— Как вы думаете, нас ждет новая крупная волна репатриантов?
— Я уверена в этом. Возможно, не в ближайшие год-два, но, скажем, через десятилетие. Потому что евреи в других странах начинают чувствовать себя очень некомфортно. Мы все слышали историю про 150 израильских детей, которых во Франции не пустили в аквапарк, потому что они израильтяне, или тот случай, когда в аквапарке избили молодых ребят, узнав, что они из Израиля.
С другой стороны, мне рассказали, что в то же время в мире резко выросли объемы продаж еврейской символики. Цепочки с маген-давидами стали очень популярными, их сразу раскупают. Все больше людей, которые, несмотря на все сложности и антисемитизм, не готовы идти на компромисс. И не готовы скрывать свою идентичность. Они хотят показать окружающим, что евреи. Интересно.
— Антиизраильская атмосфера отразилась на вашем бизнесе?
— Конечно. Половину продукции мы продаем за границу – в США и Европу. Там становится все труднее. Но мы продолжаем работать. Понимаете, я сталкиваюсь с историями, которые меня потрясают. И каждый раз убеждаюсь заново: у нас нет другой такой страны.
Годами я сидела с группами, и они говорили мне: "Это из-за вас, поселенцев. Это из-за вас палестинцы страдают". Но когда такое кричат в центре Лондона, это никак не связано с поселенцами. Люди просто не знают. И каждый раз это пугает заново. Я надеюсь, что однажды мы поймем чуть лучше, что происходит. Сейчас все запутанно и непонятно.
— В каких странах Европы есть большой интерес к вашим винам?
— Европа сейчас сложное место. Даже в Англии и Франции, где еврейские общины покупают наши вина, стало тяжело продавать: у них мало денег, и они сами не знают, что делать. А вот в России покупают евреи, и не только, и евреи там чувствуют себя в безопасности. В Бельгии у нас был заказ. В Скандинавию тоже продавали – в Норвегию, но там в последнее время непросто.
Поезжайте в Европу – в Голландию, в Англию, в Париж, в Испанию. Это уже не та Европа. Я еще 15 лет назад говорила: подождите, скоро вы все поймете и почувствуете.
— Но есть еще Восточная Европа. Та же Чехия.
— Да, чехи замечательные люди, они всегда нас любили. Но ситуация сложная и там. У нас есть диплом из Чехии: они понимают в вине, пусть и не как французы. Есть еще венгры, которые делают отличное вино, и они нас тоже любят.
Еще одно влияние войны - это то, что нет туристов. Раньше мы продавали 30% вина туристам – сейчас их нет. Поэтому я езжу больше в США и продвигаю наш продукт там. Другого выхода нет.
— У вас случалось такое, чтобы иностранные сети или магазины, которые забирали у вас вина на реализацию, потом возвращали их?
— Да, были такие случаи. Вот недавно в США нам сказали: "Уберите израильское вино, не хотим его продавать".
— В США, не в Европе?
— Да. Но не надо далеко ходить. Даже в Тель-Авиве мне говорили: "Мы не готовы продавать ваше вино, потому что вы с территорий"...
— В Тель-Авиве?
— Да.
— Это что-то новое?
— Вовсе нет. Несмотря на это, мы растем. Это непросто - приходится работать тяжелее. Но, слава Богу, мы здесь.
— Расскажите про ваших детей.
— У нас их пятеро. Старшая – Аяла, у нее трое детей, они живут рядом. Сын Давид работает с нами, он недавно вернулся из Газы, потерял более 50 друзей на войне. Дочь Шахар – офицер ВВС, у нее маленькая дочь. Сын Йонатан служит в спецподразделении "Эгоз", он тоже потерял друзей в этой войне. Младшая – Халель-Смадар, ее имя состоит из двух частей. Первая часть - это хвала земле. Вторая, Смадар, - это благоухание цветущего винограда.
— Когда вы основали винодельню?
— Первые виноградники мы посадили в 1996-1997 годах, мы тогда жили в районе Шхема, а затем переехали сюда, в Рехалим (Самария). Винодельню открыли в 2003 году.
— Кто из вас двоих делает купажи?
— Эрез (муж). Он наш главный винодел. Я делаю только розе. Но пробуем мы вместе. Кстати, у женщин больше вкусовых рецепторов, чем у мужчин.
— Где вы учились виноделию?
— Эрез — в колледже "Тель-Хай", на севере. А я — в Ариэльском университете. После этого, разумеется, очень много учились в жизни: пробуешь, делаешь.
Мы очень любим Эрец-Исраэль и хотим через ее плоды и вино показать всему миру, насколько хороша и прекрасна эта земля.
Фото: Роман Янушевский, либо предоставлены Веред Бен Саадон
комментарии