ТЕЛЕВИДЕНИЕ
Фото: Майя Гельфанд
Интервью

Лина Чаплин: "Те, кто приезжал в девяностых, считали, что за ними великая русская культура"

Они называют себя "анусим", в переводе с иврита – изнасилованные. Их души, их чувства, их мысли подвергаются постоянному насилию. Они носят маску лицемерия, живут во лжи и больше всего боятся разоблачения. Они вынуждены скрываться, потому что в их обществе любое отклонение от нормы – преступление, которое карается отчуждением, проклятием и забвением. Они – религиозные евреи, которые не верят в Бога и пытаются порвать с религиозным образом жизни.

Выдающийся израильский режиссер Лина Чаплин сняла фильм об этих людях и назвала его "В тайне". О том, что Лина — большой мастер, рассказывать не надо. Она репатриировалась в Израиль в 1976 году. Вместе с мужем Славой Чаплиным они сняли десятки документальных и игровых картин. А совсем недавно она получила приз израильской киноакадемии "Офир" за "дело всей жизни". Я встретилась с Линой и поговорила об израильском кино, о сложностях репатриации и о том, какие преимущества несет с собой возраст.

— После просмотра фильма я написала про него заметку у себя блоге, после чего разразилась страшная полемика, главная мысль которой сводилась к тому, что израильская культура насквозь левая, что ее цель — уничтожить еврейскую идентичность страны. У вас действительно такая цель?

— Нет, конечно. Более того, такие утверждения, я думаю, принадлежат людям, которые, скорее всего, с израильской культурой не знакомы. Они не читают книжки, не смотрят фильмы, считают, что в Израиле плохая литература, плохое кино, не говоря уже о балете. Так и хочется сказать, особенно на фоне нынешней войны, что "имперская зараза" их тоже не обошла. Израильская культура, несмотря на то, что эта страна маленькая и молодая, достаточно развита и вполне состоялась. Доказывать, что она существует, бессмысленно.

— Когда вы приехали в Израиль, вы столкнулись со снобизмом, неприятием, с тем, что израильский культурный истеблишмент — это закрытая каста, куда невозможно попасть?

— Людям, которые приезжают сейчас, сложно представить себе, как выглядел Израиль в семьдесят шестом году. Это была совершенно другая страна, в которой "русских" не было совсем. Не было русского языка, русского телевидения и средств массовой информации. Если я слышала русскую речь на улице, то я бежала выяснять, кто эти люди. Как правило, выяснялось, что это арабы, которые учились в Советском Союзе. Я не встретилась с каким-то особенным снобизмом. Нет, к нам относились с большим любопытством, на нас приходили специально посмотреть.


Лина и Слава перед отъездом в Израиль

Лина Чаплин окончила ВГИК, довольно долго работала в Советском Союзе, где успела получить множество престижных наград и заработать имя. Когда она с мужем приехала в Израиль, то попала из страны, где кино было провозглашено "важнейшим из искусств", в провинциальное маленькое государство, где существовала одна телепрограмма, а кино практически отсутствовало.

Единственным, что объединяло в ту пору СССР и Израиль, была безраздельная власть социалистической партии "Авода". В год выходило один-два художественных фильма и пять-шесть документальных. Для сравнения, в 2021 году за приз Израильской академии киноискусства боролись тридцать шесть полнометражных художественных картин и пятьдесят восемь документальных! Но тогда, 46 лет назад, погружение в израильскую действительность не могло не вызвать шок.

— Сейчас другая жизнь. Тогда была деревенская страна, очень симпатичная. Что-то от этого очарования сейчас утеряно, и немного жаль. Сейчас об этом говорить смешно, но мы были очень наивными. У нас практически не было информации о том, куда мы едем. Наивность наша заключалась в том, что мы даже не представляли себе, что можем заниматься чем-то другим, кроме как снимать кино. Лично я была в этом абсолютно уверена. Мне даже в голову не приходило, что я могу сменить профессию. В отличие от чиновников из Министерства абсорбции. Я помню, одна дама, добродушная американка, все время нам говорила: "Ну что это за профессия — кино снимать? Вот я, например, в школе пела. Но я же не стала певицей! Я пошла на курсы, стала социальным работником, получаю зарплату. У меня все как у людей! Я тебя тоже определю на курсы". Она собиралась отправить меня на курсы бухгалтеров, хотя я с трудом умею складывать и вычитать, не говоря уже про деление. Поэтому посылать меня на курсы бухгалтеров было заведомо гиблым делом. Я все время повторяла, что хочу быть режиссером. Мне кажется, что моя наивность ее сломила. И она обратилась на телевидение, не веря в успех. В итоге на телевидение взяли Славу, а я осталась в свободном плавании, фрилансером. Но я не могу сказать, что прошла какие-то страшные испытания, когда репатриировалась в Израиль. В отличие от многих других людей, моя абсорбция была достаточно легкой.

Уезжать из СССР было невероятно тяжело. Чаплины долгое время сидели в "отказе", а инициатором отъезда был Слава. Его судьба сама по себе уникальна и заслуживает отдельной истории. В 1937 году, когда ему было пять лет, его отца Николая Чаплина арестовали, мать сослали на Урал, а Славу отправили в детский дом для врагов народа.

Спустя несколько лет мама Ася Энглина сбежала из ссылки, выкрала сына из детдома и сумела укрыться где-то в Сибири, где они больше года прятались в полуразрушенном сарае. Потом их приютил в московской квартире брат Аси, химик, лауреат Сталинской премии.

Чаплин-отец вернулся из лагерей яростным антисемитом, а Слава вырос не менее яростным антисоветчиком. Вместе существовать они не могли, и по счастью, появилась возможность уехать в Израиль, которой Слава с Линой тут же воспользовались.

— Те, кто приезжал после нас, в начале девяностых, приехали с ощущением, что за ними великая русская культура с Достоевским и Толстым, а здесь — какая-то непаханая культурная целина, которую нужно "поднимать". Они думали, что надо хранить свою культуру и обучать ей местных жителей. У нас, наоборот, было огромное желание влиться в израильскую культуру, стать ее частью, работать, как все. И никаких мыслей про то, что я должна нести "великую русскую культуру" на Ближний Восток, не было.

— Вот это очень интересно — то, что вы говорите. Вы, наверное, в курсе, что в последние годы, еще до начала российско-украинской войны, началась новая волна репатриации, которую еще называют "путинской" или "военной". Приезжают люди творческих специальностей — то, что называется "креативный класс", которые очень удивляются, как мы тут живем без Большого театра. Некоторые делают попытку влиться в израильскую среду, но другие решили создать очередное "русское культурное гетто".

— Я знаю про эту историю, мне даже предложили снять фильм про этих людей. Есть, конечно, разные ситуации, но многие действительно держатся за свои старые достижения. И их можно понять, их положение ужасное. Но мне кажется, что такое демонстративное обособление от израильской жизни обречено на провал. Долго они так не продержатся. По одной простой причине: нет аудитории. Когда приехали одновременно миллион человек, то была необходимость в русскоязычной культурной жизни. А сегодня… Те несколько десятков тысяч, которые приезжают, не могут создать атмосферу для развития искусства и, самое главное, обеспечить достаточное количество публики, которая будет это искусство потреблять. Но мне кажется, что если уж вы приехали в другую страну, то нужно приспосабливаться. Да, здесь тесно, здесь сложно. Но небезнадежно.


проводы в Израиль

— Вы уникальный человек в том смысле, что вам удалось построить сразу две успешные карьеры: в Советском Союзе и в Израиле. Как это получилось?

— В первую очередь я объясняю это удачей. Однажды мой учитель во ВГИКе сказал, что для того, чтобы преуспеть в нашей профессии, нужна, во-первых, удача, во-вторых, умение себя продать, а в-третьих, талант. Вот я думаю, что у меня была большая удача. Когда мы уезжали, советская власть не разрешила на вывезти ни одного кадра. А у меня была удача. Перед отъездом я сняла фильм для норвежского телевидения о молодых композиторах Ленинграда. В том числе я снимала Барышникова, который еще не успел сбежать за границу. Поэтому мой фильм оказался в Норвегии, и я смогла его предоставить израильскому телевидению в качестве доказательства своей профессиональной состоятельности. То есть я смогла себя удачно продать. А есть ли у меня талант… Таких талантов, как я, немало. Поэтому я всегда считаю, что мне очень повезло. Я использовала все возможности, которые мне давала судьба. Например, моему мужу повезло меньше.

— Почему?

— Из-за характера. Он был не очень пробивной человек, не очень смелый. Хотя мы снимали художественное кино, и очень много. Но я уверена, что он мог бы добиться большего. Я думаю, его возможности были намного больше, чем то, чего он достиг. И мне это очень больно. Мне кажется, ему судьба недодала удачи. Чего о себе я сказать не могу.

Славу и Лину Чаплиных часто называли "сиамскими близнецами". Они прожили вместе почти шестьдесят лет, преподавали в израильских киношколах, сняли десятки художественных и документальных картин.

Среди наиболее известных — "Йоэль, Исраэль и пашквили" о жизни закрытой и крайне жесткой иудейской секты "Нетурей-карта", художественный фильм по книге Сами Михаэли, классика израильской литературы, "Труба в долине" и картина, которую Лина считает лучшей, — "Муки в огне". Она частично основана на биографии Славы и его непростых отношениях с матерью. К сожалению, этот фильм провалился в прокате и прошел практически незамеченным, о чем Лина рассказывает с горечью. Вместе с мужем они получили две премии "Офир", это аналог американского "Оскара", но последнюю, третью статуэтку за "дело всей жизни" она получала одна. Слава умер девять лет назад.



— Эту премию мне было приятно получить, — говорит Лина. — И вместе с тем немного грустно, ведь это символизирует конец пути. Я была бы рада получить награду за фильм. Но мне было приятно, не буду скрывать, еще и потому, что обо мне помнят. А в старости это очень важно. Старость, как мы все знаем, сопровождается слабостью, болью, одиночеством. Так что когда есть приз, это помогает как-то справляться с неизбежным.

— Вы ведь даже сняли целый фильм — "Восьмидесятники" — про людей, перешагнувших восьмидесятилетний возраст. Поэтому у меня вопрос: а страх сопровождает старость?

— Если вы о страхе смерти, то у меня его нет. Но я боюсь страданий перед смертью, боюсь деменции, немощности, боли. Я вижу это постоянно. А что касается картины, то она основывается на поэзии моей ближайшей подруги поэтессы Юлии Винер, к сожалению, недавно ушедшей. В работе эта картина называлась "Лишний возраст". Вот этот лишний возраст я сейчас и проживаю.

— А как вам удается оставаться не только востребованной, но и актуальной, и интересной?

— Важно оставаться естественной. Часто люди в возрасте перестают читать новое, смотреть новое, интересоваться новым. Я лично считаю, что это невежество. Я хожу в кино, читаю, слежу за всеми новинками. Я стараюсь быть в курсе событий. Это дает интерес к жизни.

— А как не впасть, извините за выражение, в старческое брюзжание?

— Отчасти это связано со здоровьем. Когда везде болит, сложно оставаться оптимистом с хорошим настроением. Но я стараюсь сохранять интерес к жизни, хотя не могу сказать, что меня не беспокоит здоровье. В моем случае это тоже удача, конечно. Хотя в возрасте есть и преимущества. Например, можно есть все что хочется. Я всю жизнь сидела на диетах, а сейчас могу себе позволить есть все что угодно. Могу позволить себе встать в десять утра. Хотя что там говорить, старость — это очень некомфортное состояние. Очень. Все, что было близко, стало далеко. Все, что было легко, стало тяжело. Но я точно знаю, что мудрость не приходит с возрастом. Кто был дураком, так дураком и умрет.

Для своих киноработ Лина выбирает сложных, неоднозначных героев, нонконформистов. Для нее очень важно показать личность — порой противоречивую, иногда даже неприятную, но сильную натуру, которая идет против течения, выступает против системы. Она не верит, что можно снять фильм о любом человеке. Для того чтобы получилось настоящее кино, нужна настоящая индивидуальность.

Так произошло с фильмом "В тайне", который рассказывает о герметично закрытом мире "харедим". Приоткрывая дверь в этот мир, она позволяет увидеть, насколько сложно он устроен, и дать возможность понять, что каждый из этих людей — отдельная личность, а не "черная масса". А как ей удается проникнуть в эти места, остается загадкой.


— У меня есть определенная концепция, которой я пытаюсь следовать. Она звучит так: жизнь человека формируют не только и не столько обстоятельства, сколько его индивидуальность. Я очень уважаю людей, которые готовы идти против системы, и мне они интересны. Я хочу про них снимать кино.


афиша фильма "В тайне"

— Как вы объясняете тот факт, что за последние десять-пятнадцать лет израильское кино вышло на принципиально новый уровень и достигло мирового масштаба?

— Сложно сказать. В Израиле действительно очень качественное кино мирового уровня. Но оно не великое. Очень хорошее, но не великое. Израиль не может позволить себе блокбастеры, которые стоят сотни миллионов долларов, поэтому наше кино производит то, что называется "малое большое кино". Вот оно на очень высоком уровне.

— Вы в своих фильмах затрагиваете очень важные моменты израильской жизни. Например, отношения между религиозными и светскими гражданами. А о политике вы принципиально не говорите.

— Да, о политике я не снимаю, потому что я не знаю, как правильно. Я не знаю, как разрешить арабо-еврейский конфликт. Я думаю, что это один из конфликтов, у которого в настоящее время нет решения. Я не знаю, как закончить войну на Украине, и не вижу никаких вариантов ее окончания. Мне нечего сказать, поэтому я никогда не берусь за такие темы.

Если о политике Лина говорить не любит, то о Славе она готова говорить бесконечно. Лина и Слава познакомились в ранней молодости и всю жизнь провели вместе. После его смерти она осталась одна.

— Это была замечательная жизнь. Я его очень любила, и мне его очень не хватает. Оттуда никто не возвращался, и там, наверное, ничего нет. Но я прожила очень счастливую жизнь. У нас был очень счастливый брак. Здесь мне тоже повезло. Я очень удачливая. Детей у нас никогда не было. По-видимому, это трагическая сторона нашей судьбы. Но пока мы жили вместе, мы этого не замечали. Никогда не было про это разговора. У нас была такая интересная жизнь, что мы об этом никогда не думали. Наверное, зря, учитывая, что сейчас я осталась одна в старости. Но тогда это было не особенно важно. Это была трагическая ошибка, но это факт. У меня была очень насыщенная жизнь.

— Если бы вам предложили снять фильм о себе, это была бы история творчества, история борьбы или история любви?

— Это, конечно, история любви. Я прожила жизнь с человеком, которого безумно любила. Мне не было с ним скучно ни одной минуты. Я прожила счастливую жизнь. Когда Стасик умер, я думала, что больше жить не буду. Мне говорили, что время лечит, а я говорила, что время — плохой лекарь. Но они были правы. Я продолжаю жить. Я живу, я снимаю, я работаю. Я живу. И умирать мне не хочется.

Комментарии

комментарии

популярное за неделю

последние новости

x