26 ноября 2024 года, после одиннадцати месяцев ежедневных обстрелов ракетами и беспилотниками, был заключен договор о прекращении огня между Израилем и правительством Ливана. А 1 марта 2025 года было официально заявлено о том, что север страны безопасен для возвращения эвакуированных жителей в свои дома. Но далеко не все решили вернуться. Кто-то ждет окончания учебного года, кто-то обосновался в других частях страны, а некоторые просто боятся.
По заданию редакции мы отправились изучить ситуацию на севере страны.
Израильский север — это не абстрактное понятие. Он очень разный. От огромной Хайфы с населением около трехсот тысяч человек до крохотных поселков, где стоит несколько десятков домов. Север и географически очень разнообразен: озера, реки, ручьи, горы, холмы и долины, и в каждом регионе живут разные народы: друзы, арабы, бедуины, черкесы. Причем друзы ливанские отличаются от друзов сирийских, а северные арабы-христиане совсем не похожи на южных арабов-мусульман. Вот в этом сложном клубке мы и попытались разобраться.
Хайфа
Когда удаляешься от центра страны на север, то измученному скученностью, пробками и демонстрациями взгляду предстает великолепное зрелище: теплицы с пальмами, на которых каждая гроздь бананов заботливо прикрыта целлофановыми пакетами, роскошные поля, аккуратно засаженные чем-то съедобным, оливковые плантации, лимонные рощи, дубовые леса. С прибрежного шоссе открывается вид на гору Кармель. То и дело попадаются стада коров, овец и даже несколько верблюдов.
Внешне Хайфа живет своей обычной жизнью и за время войны почти не пострадала. Даже стала безопаснее: местные власти взялись за борьбу с наводнившими город кабанами и постепенно оттеснили их обратно в ущелья.
За время войны произошел только один серьезный обстрел: тогда ракета попала в синагогу. Это случилось через час после того, как закончились богослужения, и посетители разошлись. Здание было разрушено почти полностью, взрывной волной выбило окна в соседних домах, но никто не пострадал. "И как после этого не поверить в чудо", — замечают со смехом местные жители. Сейчас синагога восстанавливается, а через несколько месяцев об этом происшествии будут вспоминать лишь старожилы.
Разрушенная ракетой синагога в Хайфе. Фото: Майя и Авнер Гельфанд
Кирьят-Шмона
Мы направляемся дальше на север, на границу с Ливаном. Израильский север невероятно живописен. Долина Хула расстилается бесконечным зеленым ковром, то и дело попадаются цветочные поля и фруктовые рощи, холмы украшены хвойными лесами, искусственные озера, где выращивают рыбу, сверкают на солнце. Ближе к Кирьят-Шмоне виднеются обожженные деревья, опаленные и пожелтевшие кустарники, безжизненные пустыри. Это свидетельства многочисленных пожаров, возникавших здесь после падения ракет и дронов.
До войны в Кирьят-Шмоне жило около двадцати четырех тысяч жителей. Сегодня, по официальным данным, вернулось не более 45 процентов. А около двух тысяч жителей вообще решили не эвакуироваться и провели всю войну в городе. Они рассказывали тем, кто уехал, что происходит: куда попала ракета, где случился пожар, какое здание пострадало.
Во дворе дома Юрия и Майи Фридкиных музей военных трофеев: этот осколок удалось достать из стены, этот застрял в черепице на крыше, а еще один — в кондиционере, который потом пришлось выбросить. До сих пор Юрий то и дело обнаруживает свидетельства обстрелов.
— У нас испортились все приспособления для сада: электропила, машинка для стрижки травы, — рассказывает он. — Все пришлось отправить на свалку. А вообще в саду засохли многие деревья. Теперь приходится их выкорчевывать, чтобы засаживать новыми.
Когда в марте после официального разрешения люди начали возвращаться в свои дома, то первым делом выбрасывали холодильники — от долгого простоя они покрывались плесенью и приходили в негодность. Потом настал черед кондиционеров и прочих электротоваров. Теперь на улицах стоят плиты и духовки.
— Когда не живешь в доме и в городе, все приходит в упадок, — констатирует Майя.
Юрий и Майя живут в благополучном, тихом, красивом и дорогом районе вилл. Здесь почти каждый дом пострадал от осколков ракет-перехватчиков или от прямых попаданий. Зияющие дыры в стенах, шрапнельные осколки на стенах, раскуроченный асфальт на дорогах, отсеченные куски фасадов и даже уничтоженные прямым попаданием этажи частных домов.
— Мы никогда не думали, что наша улица такая популярная, — невесело улыбаются Фридкины. — Вот видите, целлофан на крыше? — указывает Юрий. — Вот там было все разбито. Хозяин решил пока не восстанавливать, просто дыру пленкой прикрыл.
На улице, где живут Фридкины, вовсю идут ремонтные работы. Хозяева восстанавливают свои потрепанные войной жилища. Если пройти по улице, то видно, что почти возле каждого дома стоит огромный контейнер для сбора строительного мусора. "Мэрия нам выделила бесплатно", — рассказывает Юрий. Строительство идет бойко, люди, которые возвращаются в свои дома, пытаются заново отстроить их. Во дворах работает строительная техника, в садах появляются новые цветы, хозяева ремонтируют порушенные заборы, шпаклюют стены и застекляют окна.
— Из опыта прошлой войны, — вспоминает Майя, — мы уже знали, что нужно оставить окна приоткрытыми, потому что иначе существует риск, что их выбьет ударной волной. Поэтому, когда спустя полтора года мы вошли, здесь все было покрыто гарью и смолой. Было страшно сначала.
Особенно пострадал дом бывшего мэра города Проспера Азрана, который выступал против эвакуации жителей. К нему во двор ракеты прилетали аж дважды. А неподалеку — печально знаменитый парк, где была убита пара, которая приехала в город специально, чтобы выгулять своих собак. Всего же в Кирьят-Шмоне за всю войну погибли трое жителей.
— Если бы не эвакуировали людей, было бы гораздо больше обстрелов в направлении города. Мы уже это проходили и понимали. Жить здесь было невозможно, и все равно многие бы уехали, не дожидаясь официальной эвакуации, — рассказывает мне Майя.
За полтора года Фридкины пережили восемь переездов. Государство выделило каждому эвакуированному по шесть тысяч шекелей на человека на съем жилья. "Мы шикарно жили", — смеется Юрий. После возвращения они получили дополнительный денежный подарок, да еще компенсацию на ремонт и восстановление. За время войны парк машин в Кирьят-Шмоне заметно обновился, и местные жители массово пересели на новенькие компактные электрокары, которые, по-видимому, покупают на пособия. Зарплаты здесь намного ниже, чем в центре, зато есть налоговые послабления, а у государственных служащих есть дополнительные скидки.
Кирьят-Шмона находится в ущелье. С одной стороны гора Нафтали и долина Хула, а с другой стороны — Голанские высоты. На вершине виднеются армейские вышки — там проходит граница с Ливаном. Многие из кибуцев и небольших поселений были эвакуированы, но не все.
— Знаете историю этих кибуцев? — спрашивает Юрий, когда мы выходим на экскурсию по городу.
Я, естественно, не знаю. А дело было так. Еще до образования государства, во время турецкого владения, кибуцное движение решило, что на пустующей территории будут строить поселения. А по турецкому закону, так называемому "хома умигдаль", помещение, у которого есть крыша и стены, нельзя сносить. И если на эту землю нет претендентов, то она автоматически через двадцать лет переходит тому, кто ее заселяет. И так по линии этих кибуцев проложили границу государства. До сих пор некоторые жалуются, что не заняли больше территории.
— Здесь же ничего не было, — объясняет Юрий. — Здесь были болота и сушь. Поэтому эта земля была никому не нужна, и ее никто не брал. Где были еврейские поселения, там и проложили границы.
Сельское хозяйство особых доходов не приносит, поэтому в каждом кибуце построили заводы. А вообще вокруг города три действующие промзоны.
Фото: Авнер Гельфанд
Юрий и Майя живут в Кирьят-Шмоне уже тридцать четыре года. Майя — преподаватель математики в старшей школе, а Юрий — тренер по шахматам. В отличие от математики, шахматы не включены в общеобразовательную программу, а прокормиться кружками в маленьком городе не так просто. Поэтому Юрий много лет трудился на заводе, где выпускают профессиональное оборудование для полива сельскохозяйственных угодий. Незадолго до начала войны он вышел на пенсию, а Майя и во время эвакуации продолжала преподавать своим ученикам математику: после долгих мытарств для них выделили подходящее школьное помещение в Тель-Авиве.
— Это была очень непростая история, — объясняет она. — Во-первых, все были в стрессе. Во-вторых, всех раскидало кого куда. Кто-то попал в центр, кто-то в Эйлат, кто-то в Иерусалим. Нам не сразу дали нормальное место для занятий, поэтому приходилось приспосабливаться к тому, что у нас было. А еще не забывайте, что выпускные экзамены начинаются уже в мае, и теперь мы лихорадочно пытаемся наверстать то, что не успели. Так что наши бедные дети настрадались очень сильно. Сначала "корона", потом война…
Через весь город проходит Золотой ручей. В центре города находится водокачка, и часть воды уходит в искусственно построенную речку.
— У нас тут все золотое, — смеется Юрий. — Есть Золотая улица, Золотая речка, Золотой парк. Практически золотой город.
По Золотому ручью проходит туристический маршрут "Израильский путь", растянувшийся по всей стране с севера на юг. Сейчас тропинки заросли, потому что никто по ним не ходил долгое время. А еще появились экскурсии по местам военных действий.
Вдоль ручья идет тропа джунглей, через которую мы проходим к смотровой площадке, с которой можно увидеть гнездующих птиц. Щебет птиц, взмахи крыльев, звук воды — и кажется, что войны никогда не было.
— Однажды я встретился с жителем Ариэля, — продолжает рассказ Юрий. — Он мне сказал: "Я не представляю, как можно жить на севере, на границе с Ливаном. Это так страшно". А я ему отвечаю: "А я не представляю, как можно жить в городе, окруженном арабскими деревнями". А люди ко всему привыкают.
Пока мы едем по городу, перед нами открываются печальные виды запустения. Здесь начали строить новый парк, но из-за войны строительство остановилось. А вот крупнейший в регионе академический колледж "Тель-Хай" и общежития рядом с ним. Колледж так и не начал работать, студенты не вернулись, а общежитие пустует.
— А как вы думаете, вернутся люди? — спрашиваю я Юрия.
— Думаю, что да. Хотя и не сразу.
Одиноким памятником прошлой жизни стоит большой аквапарк с горками и бассейнами. Вода давно высохла, пластик потрескался на солнце, парусиновые навесы разорваны, краска облупилась.
До войны в городе был одобрен проект "пинуй-бинуй", и многие старые дома должны были быть снесены. Теперь они сиротливо жмутся друг к другу, постепенно рассыпаясь, а строительство так и не было начато. В городе три крупных торговых центра, ракеты попали во все три. Теперь они практически не работают. Закрытый рынок, опустевшие улицы, запертые двери ресторанов и магазинов.
— Открыться трудно. Закупаешь продукты, а клиентов нет… — вздыхает Юрий.
Городской клуб, где работает Юрий, получил бюджет на развитие. Был заново открыт кружок шахмат для взрослых и детей. Но дети не возвращаются. А у взрослых сейчас полно других забот, и времени на шахматы не остается.
Мы двигаемся дальше и видим, как работает экскаватор, слышатся звуки стройки. В начальную школу попали в самом начале войны. Но сейчас, когда дети потихоньку возвращаются, начались и работы. Восстанавливают забор школы, покрасили здание, отремонтировали классы. Вот и площадь напротив школы восстановили после прямого попадания ракеты. Высадили цветы, и она теперь как новенькая.
Старшая школа тоже восстанавливается. Рядом строят школьный стадион и гимнастический зал вместо разрушенной спортивной площадки.
— В Кирьят-Шмоне сейчас строится все, — говорит Юрий.
Одно из центральных мест города — большой парк. Напротив входа — развалины. Раньше здесь был музей, потом русский магазин, а теперь ничего.
В парке как раз проходит праздничное мероприятие, много детей с родителями, надувные фигуры, горки и детские площадки. Прямо на входе заброшенное историческое здание. Когда-то, до войны за независимость, здесь была мечеть, потом музей, а сейчас пусто.
— А город был красивый до войны? — интересуюсь я.
— Разный, — отвечает Юрий. — Здесь очень красивая природа вокруг города. Здесь много парков, все разные и очень интересные. Основное развлечение — это парки и заповедники.
Дома по-прежнему пустуют, иногда в окно выглядывает скучающий местный житель, курит и смотрит куда-то вдаль.
— За тридцать лет, которые вы здесь живете, многое изменилось?
— Да. Когда мы приехали, в городе не было ни одного светофора, и сдавать на права приходилось в Цфате. Но самое интересное, что тут построили много новых районов. А население остается то же самое — от 22 до 26 тысяч. Молодые уезжают, потому что здесь нет работы. А новые жители не прибавляются по той же самое причине.
— Вам здесь нравится?
— Это родина, — отвечает Юрий. — Мы уже привыкли.
Но его жена Майя мечтает уехать в центр, поближе к детям.
Элькош
И снова пейзаж за окном меняется. На смену долинам и холмам приходят горы, крутые серпантины и густые дубовые чащи. Стада коров органично сливаются с пасторальными видами. Резко холодает, и воздух становится таким чистым и разряженным, что с непривычки дышать трудно.
В трех километрах от Ливана, в Западной Галилее, находится маленький поселок Элькош. Здесь всего несколько десятков домов и около двухсот жителей.
Пятимесячный Эйтан — самый юный житель этого поселка, дитя войны. Его родители, Давид и Галя, переехали сюда из центра страны в самый разгар войны, в апреле 2024-го, с девятью собаками, несколькими аквариумами и котом.
— Нас никто не хотел везти, — рассказывает Давид. — Из-за войны все боялись сюда ехать, а мы не побоялись.
— А почему вы не побоялись? — допытываюсь я.
— А чего бояться? У нас тут гора закрывает Ливан, поэтому ракеты перелетали через нас. Да и кто будет бомбить маленький поселок на двести человек?
В Элькоше всего одна улица, по которой ездят автобусы и автомобили, а вдоль нее стоят курятники. Местные жители отказались эвакуироваться: не хотели оставить хозяйства. Яйца собирать, кур кормить нужно каждый день. Как это бросишь?
— Вот покажите, где здесь выжженный север? — спрашивает меня Давид.
— Это вы мне покажите!
— Нет этого. В газетах пишут всякую ерунду. Нет никакого выжженного севера. Посмотрите вокруг. Смотрите, как у нас хорошо: крепости, водопады, озера, красота невероятная и потрясающий климат. Здесь есть все. Парки, супермаркеты, больницы. Все есть. Нагария и Маалот — это маленький Тель-Авив, только без пробок.
И действительно, куда ни бросишь взгляд, кругом цветущие, зеленые, сочные, будто не тронутые войной горы. И невозможно поверить, что совсем недавно здесь звучал грохот пушек, взрывались ракеты и дроны.
— Когда работала наша артиллерия, вся земля ходуном ходила, дом подпрыгивал, посуда дрожала, — вспоминает Давид. — А если вы посмотрите на сторону Ливана, то там выжженная земля, ни одного здания и даже дерева, за которое можно спрятаться. Там все деревни снесены с лица земли. Там просто пустошь.
Давид репатриировался с Украины. По образованию — врач-педиатр, но по специальности никогда не работал. В Израиле осваивал разные профессии, в том числе разводил рыбок и собак редкой породы шиба-ину. А Галя приехала шесть лет назад из Белоруссии, из города Орша. Там она работала парикмахером и хорошо зарабатывала. Но однажды почувствовала эмоциональное выгорание, ей захотелось куда-то вырваться. Она приехала в Израиль, ей здесь понравилось, и она решила остаться.
— В Белоруссии люди более злые, более агрессивные. Может быть, потому что солнца нет. Здесь люди более улыбчивые, более свободные, более открытые. У меня такое ощущение, как будто бы я здесь родилась, здесь все мое, — рассказывает Галя. — Когда Давид сказал, что хочет переехать из центра на север, я его сразу поддержала. Хотя я была беременна, и переезд дался нам непросто. Поначалу я страдала, мне было скучно, мне не хватало общения. А потом привыкла. Жизнь здесь намного дешевле, чем в центре. И отношения намного лучше. Тут люди больше ориентированы на семью и взаимопомощь, а в центре — на работу и деньги.
Теперь Давид работает садовником, планирует заняться сельским хозяйством и выращивать киви. А Галя занимается воспитанием ребенка, домом и животными. Оба они повторяют, что им совершенно не страшно.
— Однажды мы попали под обстрел на трассе. Мы видим, как целый веер ракет летит в нашу сторону. Сработала интуиция, мы поняли, что если остаться на месте, то что-то да прилетит. Мы дали по газам и поехали в их сторону. Представляете, ракеты летят на нас, а мы едем по направлению к ним. Двум смертям не бывать, одной не миновать… — философски заключает Давид.
Сегодня мы знаем, что, согласно "плану судного дня", разработанному в Иране, вторжение на территорию Израиля должно было произойти одновременно с двух сторон: со стороны Газы и со стороны Ливана. Планировалось, что в то время как спецназ ХАМАСа бесчинствовал на юге, боевики "Хизбаллы" захватят Галилею. Одновременно с этим высокоточными ракетами будут уничтожены израильские стратегические объекты, обесточив и обездвижив страну. Таким образом запустится военный механизм и цепная реакция, вследствие чего в самые короткие сроки "сионистский проект" будет уничтожен. Но что-то пошло не так, и "Хизбалла" ограничилась "только" обстрелами севера, не вступая в войну напрямую. Что стояло за этим решением, историкам предстоит еще выяснить.
Одна из возможных причин заключается в том, что север был лучше подготовлен к возможному вторжению. И в кратчайшие сроки на границе с Ливаном появилась хорошо вооруженная и высокомотивированная армия. До сих пор на самом узком месте границы, где до Ливана всего лишь сто пятьдесят метров, стоит израильский танк. На мой вопрос, могут ли сюда пробраться "Силы Радуан", Давид отвечает: "Теоретически могут, да только кто их сюда пустит?"
— Солдаты были повсюду, — вспоминает Давид. — Однажды у нас в поселке взорвался беспилотник, погибли двое солдат. Но это нас не испугало — только укрепило в мысли, что мы все сделали правильно. Мы наших солдат очень любили и все их кормили. Кроме того, каждую неделю им привозили овощи, фрукты, готовую еду, варили плов, жарили мясо. На запахи сбегались дикие звери: кабаны, шакалы, волки и собаки, которых оставили хозяева из соседних поселков. Ведь в эвакуацию животных не разрешали брать, поэтому те, кто уезжал, просто бросали своих животных. Псы сбивались в стаи и ходили по брошенным домам в поисках еды. Некоторые так и остались здесь жить после войны, их подкармливают местные жители. Других забрали с собой солдаты. Некоторые вернулись к своим хозяевам.
Фасута
Вокруг еврейского поселка Элькош расположены арабские, бедуинские и друзские деревни. Мы с Давидом едем в Фасуту, довольно большое поселение по местным меркам, где живут арабы-христиане. На каждой площади — скульптура с изображением Иисуса или одного из христианских святых.
На въезде в поселок образовалась пробка — невиданное дело. Оказалось, что случилась авария с участием мотоцикла, и все службы спасения приехали на место происшествия.
— Вот видите, у нас тут отношения семейные. Все друг друга знают и спешат на помощь, если что-то происходит, — объясняет мне Давид.
И действительно, автомобили, которые едут нам навстречу, притормаживают, водители внимательно нас осматривают и кивают в знак приветствия.
— Чем арабы северные отличаются от арабов южных? — спрашиваю я.
— Менталитетом, — отвечает Давид. — Воспитанием, отношением к стране. Это их страна. Они очень плохо относятся к арабам, которые пытаются уничтожить Израиль. Все говорят: я здесь живу, как у Христа за пазухой! В какой еще стране я могу так жить? Поэтому они ненавидят исламистов и проклинают их последними словами. К тому же они понимают, что если джихадисты прорвутся на территорию страны, то первыми, кого они уничтожат, будут свои же арабы. Потому что в их понимании местные арабы — это предатели, коллаборанты.
Местные жители называют Давида Абу Эйтан, предлагают помощь и любят вести длинные дискуссии, в том числе и на политические темы. Но до ссор дело никогда не доходит. Воспитание не позволяет. А еще в Фасуте находится "Парк мира", символизирующий дружбу между арабскими и еврейскими гражданами страны. И Давид считает, что в случае нападения местные жители будут защищать свою землю до последней капли крови.
— Мы тут все одна семья, мы все израильтяне. Даже внутри страны отношения разные. Здесь люди доверчивые, простые, добрые, гостеприимные. Всегда предлагают кофе, сладости, орехи. Спрашивают, как семья. Здесь, если ты хочешь купить ковер, то нужно сначала выпить с хозяином двадцать чашек кофе, поговорить о жизни, обсудить мировую ситуацию, а только потом дело доходит до покупки. Здесь больше Восток, а у вас в центре больше Запад.
— Вы от государства получили какую-то компенсацию? — спрашиваю я у Давида.
— Нет, ничего, кроме головной боли. Ни компенсации, ни налоговых скидок — ничего. Мы не бросили свои хозяйства, продолжали снабжать израильтян овощами, фруктами, мясом и молоком, а государство самоустранилось.
Север — это совсем другой Израиль. Более терпимый, более мягкий, более разнообразный, более человечный, что ли. О войне здесь почти не вспоминают, да и мало что о ней напоминает. Здесь тихо, спокойно и безмятежно. В этом прозрачном воздухе нет тревоги, страха и тоски. И здесь очень хорошо спится — мирным, мягким, глубоким сном. И даже протяжный и тоскливый вой шакалов не нарушает этот сон.
— Это наша страна. И мы будем ее защищать и никуда отсюда не уйдем. И будем делать все, что в наших силах, чтобы приблизить победу, — заключает Давид.
Фото: Майя и Авнер Гельфанд
комментарии